– Тянем! – скомандовал я.

И Тай и Носатый натянули верёвки. Миг, другой, и вдруг верёвки тронулись вверх. Я быстро посмотрел на Эвелин, на Власту, и сообщил сдавленным шёпотом:

– По-шёл!

И вот среди напряжённой тишины прокатился глубокий и слитный вздох-возглас:

– О-о!!

Сундук выплыл наверх.

Перехватив за ручку, я помог поставить его возле скамьи. Кто-то из мальчишек полез на скамью, но Пит строго осадил его, взглядом дав понять, что тот мешает смотреть дамам.

Это был чёрного дуба, густо окованный железными полосами мощный ящик. Старомодный замок, цилиндром, навесной, в двух кольцах. И сам замок, и железные полосы определённо были залиты дёгтем. Теперь этот дёготь так затвердел, что отомкнуть замок было вряд ли возможно.

– Сбивать? – азартно спросил Носатый. – Нести топор?

– Не будем сбивать, – твёрдо ответил я. – Такой замок уже сам по себе большая редкость. Положим потом в кипящее масло и попробуем отомкнуть.

– Как же тогда открывать будем? – спросил Носатый.

– Неси напильник, – сказал я ему. – Одно кольцо срежем.

Носатый припустил из цейхгауза. Тай вдруг поманил Пита пальцем и жестом попросил его подать стоящее в отдалении у стены небольшое бревно. Пит и Бубен с готовностью принесли его, и Пит спросил:

– Это зачем?

– Поднимающий клад обязательно должен, – старательно выговаривая английские слова, пояснил Тай, – убедиться, что он не дурак.

– Как это? Как это? – запищали и заголосили мальчишки.

– Иногда клад, – пояснил Тай, – состоит из двух сундуков. Один, ценный, закапывают глубоко и немного засыпают землёй. Потом на него опускают второй сундук, не очень ценный, и тогда уже засыпают совсем. И как узнать, есть ли под первым сундуком ещё что-то?

– Дальше копать! – выскочил вперёд Чарли.

– Можно легче, – сказал ему Тай.

– Ну и как же? – нетерпеливо спросил Чарли.

– А вот как, – ответил мудрый японец.

Он поднял бревно вертикально, занёс над ямой – и разжал руки. Бревно скользнуло вниз и тяжело ударило в дно ямы. «Гомм», – раздался протяжный звук. Тай без тени эмоции посмотрел на меня и сообщил:

– Там ещё есть сундук, мастер.

Я шагнул ближе. А Тай вытянул бревно из ямы, отошёл в сторону и, подняв его, ударил в землю. «Гуп», – коротко и глухо сказало бревно. Тогда японец вернулся и запустил бревно снова в дно ямы. «Гомм», – послышался звук, как от удара в пустое.

– Вот это да! – зачарованно произнёс кто-то из мальчишек.

– Копай дальше, – сказал я японцу.

Тай кивнул и, взяв лопату, спрыгнул вниз.

Прибежал Носатый и подал мне напильник. Стайка мальчишек тотчас же разделилась. Одна половина сгрудилась вокруг ямы, встречая и провожая взглядами летящие из неё комья земли. Вторая взялась наблюдать, как я спиливаю одно из держащих замок колец.

И вот, я допилил, разъял и положил в карман ржавое кольцо из мягкого, «сырого» металла, а Тай и Носатый подтащили и поставили рядом второй, такой же точно сундук. Я передал Носатому напильник, и он взялся точить. А я медленно и осторожно, навстречу взглядам Эвелин и Власты, отпахнул крышку.

Ткани. Синяя, цвета индиго. Я осторожно достал, разложил на скамье. Длинный мужской плащ с отделкой из металлических бусин. На его железной застёжке в виде восьмиконечной звезды блестела выпуклая монограмма в виде двух букв «DD». Затем появились на свет малиновый мужской камзол, необычно короткий; испанского кроя короткие пухлые штаны; белые чулки грубой вязки и почти не ношенные башмаки со шнурами. Под ними был пояс с металлическими бляшками, шириною в ладонь ребёнка, и на поясе – в отделанных самоцветами ножнах, с костяной рукоятью кинжал. Я снял ножны с пояса и передал кинжал Таю, чтобы он оценил сталь и ковку. Мальчишки, словно голодные гусята, тут же вытянули шеи и приклеились взглядами к рукам японца. А я снова погрузил руки в сундук.

Теперь на лавку легли розовые, белые и пурпурные ткани: полный наряд дамы для торжественных приёмов или для поездки ко Двору. Странный головной убор, как колпак звездочёта, очень жёсткие кожаные туфли, мешочек с какими-то склянками и веер.

Ниже в сундуке были уложены нераскроенные куски тканей, преимущественно шёлковых. В своё время, очевидно, они были довольно ценны, так как в перевязанных тесьмою рулонах находились даже совсем небольшие обрезки.

Затем сундук отдал последнее содержимое: завёрнутые в белые тонкие полотенца два бронзовых подсвечника и с тем же узором литья зеркальная рама с мутноватого стекла зеркалом.

– Ни золота, – подытожил я, аккуратно укладывая костюмы назад, – ни серебра.

– Так, мастер, – кивнул мне Тай. – Верхний сундук и должен быть не очень ценным.

– Утомился я, мистер Том, – проговорил Носатый, с болезненной гримасой распрямляя спину. – Да и напильник уже такой горячий, что больно держать.

Кивнув, я принял у него напильник, обмотал наконечник куском ткани и, взявшись со свежими силами, быстро допилил кольцо.

Но, едва приподняв крышку, я тут же опусти её и взволнованно проговорил:

– Это будем разбирать на столе, дома.

– Он тяжёлый, – озабоченно сообщил мне Носатый.

– Немудрено, – ответил я, улыбаясь. И, взглянув на Эвелин, пояснил: – Там старинные книги.

Горький дар

О восторг обладания драгоценным предметом! О медовая, льющаяся прямо в сердце, пьянящая радость! Такая радость, какую не вызвали в моём сердце ни гроуты, песо, дублоны, нобли и соверены пиратского сундука, ни часы сэра Коривля, ни чёрный жемчуг, ни золотая посуда древних владельцев Шервуда. А вызвали которую старинные, с муаровым узором в обрезах рукописные книги, тяжёлые, облечённые в мощные переплёты, сделанные с трепетной тщательностью, живые.

Теперь уже Эвелин сидела на моём стуле, а я, стоя рядом, вынимал тяжкие фолианты и передавал ей.

Верхней была Библия. Выведенные ярко-чёрной тушью англиканские строки Нового Завета. Безупречная пропись. Массивный серебряный оклад на переплёте. Эвелин не стала передавать её дальше, в суетные руки сидящих в нетерпеливом ожидании за столом, а, закрыв, оставила перед собой, выразительно положив на переплёт свою тонкую белую руку.

Рядом с Библией в сундуке был фолиант в обложке, накрытой четырьмя острыми шипами, исходящими из углов медной пластины, на которой темнела вытравленная, по-видимому, кислотой надпись: «Эскизы альманаха». Наскоро пролистнув, я с дрожью, с ощущением прикосновения к чуду увидел дорогие, с тиснёной каймою листы, на которых тушью были исполнены головы персонажей. Первый был подписан как «Волшебный юноша Аль-Хабиб». Вторая оказалась именована как «принцесса Айгюль». На третьем листе красовался тот, кого можно было и не называть: «Добрый джинн». Не подпитывая нетерпения сидящих за столом, я отдал книгу Эвелин, и она, отодвинув её подальше, под изумлённый шепот детей, стала медленно переворачивать страницы.