— Огонь его отпугнёт?
— Вряд ли. Говорят, некоторые вампуары предпочитают не связываться с огнём, но большинство согласно потерпеть пару небольших ожогов ради обильного ужина. Зато огонь слепит вампуара, и может быть… Во всяком случае, это единственный шанс.
Я говорю громко, стараясь перекричать грохот и треск, доносящийся из ветвей. Глашатай старается вовсю, и вампуар, должно быть, уже спешит на зов.
— Давай, давай, у нас совсем мало времени!
Под грохот и треск мы ломаем сухостой, быстро складывая костёр. Я выдёргиваю из сандалия шнурок, срезаю сухую длинную ветку. То, что надо…
— Дай-ка мне эти вот чурочки. Ага, подходяще. Сухие…
Я уже сооружаю из шнурка и срезанной палки лучок. Обвиваю палку тетивой-шнурком, вставляю в углубление, вырезанное в чурке, конец палки, сверху прижимаю второй чуркой. Длинношей уже скоблит сухое дерево, настругивая мелких стружек.
— Умммм…муммм…
Низкий утробный звук, кажется, идёт из недр земли. Нет, теперь уже не из недр. Он уже близко.
Обрадованный глашатай старается вовсю, сообщая своему благодетелю и кормильцу месторасположение ужина. Ладно, это мы ещё увидим…
Огонь вспыхивает так неожиданно ярко, что я невольно закрываю глаза. Костёр разгорается, освещая полянку, и глашатай озадаченно замолкает. Но это уже не имеет практического значения.
— Умммм…мумммм… — потрясающий утробный рёв.
— Господин… он тут…
— Бери головню!
Парень судорожно хватает длинную горящую ветку, очевидно, воображая, что она послужит ему защитой. Не понимает, глупый, что защитой она послужит мне, подобно тому, как тепловая ракета уводит «стингер» от самолёта… Ну вот, опять. Какой сти… только не сейчас!
А из чащи уже выбирается тварь, один вид которой способен убить слабонервного. Громадная, в полроста, голова оканчивается пастью, усеянной острыми зубами. Нос со множеством щелевидных ноздрей вбирает в себя запахи. Округлое тело монстра не так велико, втрое длиннее роста взрослого Разумного, но зато покрыто прочнейшими пластинами. Эти доспехи нужны вампуару для выяснения отношений со своими сородичами, потому как других врагов у ночных вампуаров нет. Если не считать Разумных, разумеется. Под туловищем две могучие четырёхпалые лапы, увенчанные здоровенными когтями. А вот передние лапы куда тоньше, и пальцев только три. Четвёртый палец, увенчанный заершённым саблевидным когтем, отогнут назад, и страшное оружие не видно.
— Умммм…
Монстр бросается на нас, выбрасывая вперёд неожиданно длинные передние лапы с крючковатыми когтями. Бросается, впрочем, он на Длинношея, потому как тот держит в руке пылающую головню, которая слепит тепловое зрение чудовища, как и костёр. Я в этой суматохе остаюсь незамеченным, и получаю редкую возможность всадить копьё в бок зверя. Чем немедленно пользуюсь.
— Уумммм… — ощущение, будто я сижу под громадным звонящим колоколом. Я успеваю увернуться от мелькнувшей лапы с растопыренными тремя когтями, но вот четвёртый саблевидный коготь, ранее прижатый к локтю, а теперь выдвинутый, с треском выбивает у меня копьё из рук. Я ухожу от второй лапы с перекатом, пытаясь достать копьё, но зубастая пасть уже нависла надо мной…
Дальнейшее происходит мгновенно. Моя рука сама метнула кинжал, и он исчезает в пасти вампуара. Звук обрывается, и чудовище валится, как подкошенное. Я отбегаю от зверя на карачках, однако в этом уже нет необходимости. Дёрнувшись ещё раз, вампуар замирает.
— Ты… ты убил его, господин!
* * *
Костёр горел, шипя и потрескивая. Я поворачивал вертел с насаженными кусками мяса, стараясь, чтобы оно прожарилось равномерно со всех сторон. Глашатай в кроне дерева над головой воспитанно помалкивал, вероятно, несколько озадаченный неожиданным поворотом событий. Ну что ж поделать, если эти мелкие двуногие оказались ловчей. Теперь глашатаю придётся поужинать останками бывшего кормильца, а затем искать себе нового. Такие твари никогда не пропадут, вот что. Ни среди диких зверей, ни среди Разумных.
— Погляди, господин. Хорошо?
Покуда я разделывал добычу и жарил мясо, Длинношей занимался изготовлением снаряжения. Да, чувствуется опытная и умелая рука селянина. Удобная заплечная корзина с лямками из лыка какого-то местного дерева. Два здоровенных обрубка ствола пустотела, забитые снизу глухой деревянной пробкой, а сверху плотно пригнанной — наши фляги. И тоже не поленился лямки приделать, гляди-ка.
— Молодец, Длинношей. Всё, укладывай вот это мясо в корзину, и садись ешь. Нам ещё надо пройти за остаток ночи хоть немного. Чем мы дальше от этих тварей из форта, тем надёжнее.
— О да, господин!
Да, господин… Если бы я не попал в основание нервного ствола этого чудища, то сейчас был бы уже остатком трапезы вампуара, а не «господином». И глашатай догладывал бы меня. Такова жизнь — господин всегда тот, кто успел ударить. Кто не успел, уже падаль.
Я встаю, дожёвывая мясо. Закидываю за спину флягу с водой — Длинношей успел найти ручей и наполнить посудину.
— Всё, двигаемся!
* * *
— Вот она, опушка. Это граница, Длинношей. Здесь начинаются владения нашего Великого и Мудрого Повелителя.
Мы выглядываем из зарослей жестколистного кустарника осторожно, не раздвигая листву. Граница… Здесь никто не живёт, потому что жить тут постоянно невозможно. Здесь только проходят. Проходят патрули Великого и Мудрого, вылавливая лесовиков. Проходят патрули Лесного Владыки, вылавливая подданных Повелителя. Проходят банды без названия, хоронясь от тех и других, выслеживая караваны. Проходят караваны, прячась от бандитов. Бывает, проходят и такие вот, как мы, случайные личности, хоронясь ото всех. Да, и от своих патрулей тоже. То, что мы назовёмся подданными Великого и Мудрого, вряд ли поможет. Это там, в ближайшем городе или хотя бы посёлке мы будем подданными. Здесь, на границе, есть только воины Повелителя и все прочие. Только хищники и жертвы, так будет точнее.
— Пошли, Длинношей.
Мы выходим на открытую местность. Я сжимаю в руке копьё, Длинношей держит наперевес длинный кол, тяжёлый, с заострённым концом. На поясе у нас по кинжалу, на ногах сандалии, сплетённые тем же Длинношеем на последнем привале. Запасные приторочены к грузу за спиной — и у меня, и у моего спутника фляга из обрубка пустотела, а у Длинношея к тому же полупустая корзинка с жареным мясом, уже почти протухшим на жаре. Пожалуй, зря он тащит, всё равно есть нельзя…
— Слышь, парень. Брось мясо. Брось, лишний груз. Жрать эту падаль уже невозможно.
— А нас не найдут по следу, господин?
Я ухмыльнулся.