— Сделаем, матушка, — наклонил голову боярин. — Что людям сказать, по какому делу разговор будет? Чтобы подготовились…
— Да мало ли дел у нас нынче? — горько усмехнулась Мария. — Но прежде всего решить надобно, как голодной смерти горожанам избежать. Или ты скажешь, нет такой заботы?
— Есть она, госпожа моя, — боярин встал, надел шапку. — Так я пошёл?
— Иди, Воислав Добрынич. Да, вот ещё… Пусть выезд приготовят мне. Одни сани, больше не надобно.
Боярин кивнул.
— На могилку к Васильке поеду…
— Ну, матушка моя, прощай. Храни тебя Христос, хоть и не веруешь ты в него.
— Храни тебя Жива, Савватий.
— А может, всё ж таки пойдёшь со мной в Ростов?
В заросшем до глаз кудлатым седым волосом человеке с трудом можно было распознать книжника княжьего дома ростовского. Перекошенная фигура — последствия калёных железных прутьев, прикладываемых к бокам и ляжкам. Но более всего непохожи были глаза. Заметно другими стали глаза у отче Савватия.
— Нет, Савватий, — усмехнулась старая колдунья. — Я в церковь не хожу, и не больно-то жалуют таких, как я, в городе. У каждого в жизни своё место — не ты ли говорил?
Савватий помедлил ещё секунду.
— Должник я твой на всю остатнюю жизнь, помни. Прощай, здрава будь!
Старая Стешиха наблюдала, как уходит на широких охотничьих лыжах, спотыкаясь и едва не падая, спасённый её искусством врачевания книжный человек. Да, это истинно чудо. По всему, никак не должен был выжить он, после таких-то мук… Однако здоровье у Савватия этого немеряное. А может, всё проще — не исполнил он предназначения своего покуда. В этом Стешиха и книжник сходились — ежели есть у какого человека предназначение, данное свыше, то и не возьмут его в мир иной, покуда того дела всей жизни он не исполнит. Книжный человек называл это странным иноземным словом «фатум», Стешиха же именовала по-русски судьбой…
Первую неделю Савватий стонал и бредил, находясь на зыбкой грани жизни и смерти. Бормотал на разных языках, рвался спасать кого-то, проклинал и умолял… Стешиха отпаивала его травяными отварами, козьим молкоком и густым бульоном — охотник, которого в своё время выходила старая колдунья после медвежьих когтей, принёс ей здоровенного барсука и немалый кусок медвежатины. Потом ещё две недели лежал, набираясь сил, и только когда поджили страшные раны, нанесённые раскалённым железом, стал понемногу вставать, вначале передвигаясь по стенке.
Стешиха улыбнулась. Спасённый оказался человеком не простым. Интересный собеседник, и мужик не злой. Было в нём что-то детское, впрочем, как и во всяком хорошем мужике, не превратившемся покуда в полного старика. Стешиха хорошо знала эти вещи, уж в чём, в чём, а в душах людских она разбиралась. И знал Савватий на удивление много. Но знаниями своими не кичился, наоборот — хотел знать ещё больше. Как только смог помогать ей по хозяйству, тут же надрал бересты с поленьев, приносимых для очага, и начал записывать разные рецепты, про которые выпытывал у старой колдуньи. Она не возражала, только улыбалась. Савватий в простоте своей полагал, что главное в лечении — это правильно составить лекарство. Не понимал, наивный, что лечит не лекарство, а лекарь да сам больной, лекарства тут дело второе…
Но как только окреп он маленько, стал задумчив, и однажды заявил — не могу, дескать, здесь оставаться. Должен я… Стешиха не возражала. Она тоже признавала Высший Долг.
Шатающаяся фигурка уже скрылась за деревьями, но старуха не сомневалась — он дойдёт. Дойдёт в свой разорённый город. Человек, у которого не исполнен Долг, будет карабкаться, падать и вставать, покуда тот Долг не исполнит. И только глупцы полагают, что смогут помешать ему.
Старая колдунья вздохнула, вбирая полную грудь свежего весеннего воздуха. Да, вот и снег уже осел, тает… Половодье на носу… Кончилась эта страшная зима. Первая зима наступающей страшной эпохи, которую книжник называл нерусским словом «калиюга», Стешиха же по-своему — Время Терпеливых.
Ибо ждут русских людей впереди страшные испытания, и только самые терпеливые смогут пережить их.
* * *
— Это что за город?
Бату-хан с интересом разглядывал стоявший на высоком взгорке городок, обнесённый, как и все русские города, деревянной стеной с бревенчатыми башнями. Только стена эта выглядела необычно.
— Это город Козельск, Повелитель.
— Хм… Маленький какой… Интересная стена у него. Скажи, мудрый Сыбудай, отчего так — у всех урусских городов брёвна стен стоят вертикально, а тут горизонтально?
— Не знаю, — проворчал Сыбудай, щурясь против ветра. — Я не урус, и стен не строю. Вот развалить могу.
Бату-хан засмеялся, тоненько и визгливо, и все советники, сгрудившиеся вокруг, дружно заржали — оценили шутку.
— Ну ладно, мой Сыбудай. Сейчас мы узнаем, зачем урусам такие стены. Эй, Пайдар-багатур! Говорят, ты уже выучился говорить по-урусски? Не желаешь ли испытать свои силы? Изложи урусам наши условия.
— Да, мой Повелитель!
Пайдар, ухмыляясь, толкнул пятками коня и мелкой рысью направился к стенам города. За ним последовала конная стража.
Подъехав к стенам города шагов на сто пятьдесят, Пайдар остановился, сложил руки рупором.
— Эй, урусы! Кто есть коназ в вашем городе?
Пайдар говорил по-русски ужасно, с сильным акцентом и коверкая слова, но понять его было можно.
— Князь Василько у нас! — ответили с воротной башни.
— Я хочу говорить с ним!
— Я слушаю тебя! — раздался с башни звонкий мальчишеский голос.
Пайдар изумлённо выпучил глаза.
— Неужели во всём городе не нашлось ни одного мужчины, чтобы поставить коназом? Должно быть, все остальные здешние воины ещё ползают на четвереньках?
Охранные нукеры дружно заржали.
— Гляди, как бы тебе не поползти на четвереньках, поганый! — ответил всё тот же мальчишеский голос. — Говори, чего хотел!
— Ну хорошо, хорошо, о великий правитель! — нукеры снова дружно заржали. — Величайший Бату-хан предлагает тебе открыть ворота и впустить в город его славных воинов. Бояться тебе не следует, маленьких мы не обижаем!
Нукеры заржали так, что кони всхрапнули и забеспокоились.
— Всё сказал, или ещё можешь? — насмешливо спросил всё тот же мальчишеский голос.
— Могу и ещё! — ухмыльнулся монгол. — Если вы не откроете ворота, участь ваша будет ужасна! Никто не останется в живых!
— Достаточно! — прозвенел голос с башни. — А теперь слушай мои условия! Город вам не взять, все зубы обломаете! Так что убирайтесь и не портите воздух в окрестностях! А теперь встань на четвереньки и так ползи к своему хозяину, дабы передать ему мои слова!
Наверное, у защитников города были наготове не менее дюжины самострелов и ещё гораздо больше тяжёлых русских луков в рост взрослого человека. Потому что залп со стены был страшен. Большинство охранных нукеров вывалились из сёдел, как тряпичные куклы, без звука — у кого-то из груди торчала длинная тяжёлая стрела, у кого-то кованый арбалетный болт. Под остальными были убиты кони, и два десятка монголов сразу стали живыми мишенями, беспомощно барахтающимися среди бьющихся в агонии лошадей.