— Я хорошо понимаю тебя, славный Бурундай-багатур. Скажу больше. В городе нет никакой еды. Весь скот зарезан, даже куры. Зерна тоже нет, а если и есть кое у кого остатки, то отобрать их можно только через труп хозяина. Если мы не поймаем Мастислаба в самое ближайшее время, боюсь, этот город вымрет, и что мы тогда скажем Бату-хану?
— Ну а я о чём? Думай, что делать!
Дэлгэр мотнул головой, и здоровенный нукер подбросил в костёр неколько поленьев.
— Подождём ещё немного. Я уже приказал объявить по всему городу — сто урусских серебряных гривен получит тот, кто укажет на человека, знающего, где прячется Мастислаб. Извини, багатур, я дал его сам.
— Пустое. А если и это не даст ничего? Кто поверит? Урусы боятся нас…
— Ты недооцениваешь силу золота и серебра, Бурундай. Жадные глупцы были всегда. Если добавить к этому зависть… Поквитаться с сильным соседом чужими руками, и при этом ещё получить кучу денег…
Бурундай в сомнении пожевал губами.
— Возможно. А если не сработает? Время идёт, Дэлгэр.
— Ну что ж… Есть ещё один способ, на крайний случай. Ты прав, в этом городе обязательно есть люди Мастислаба. Как их найти? А мы и не будем их искать.
— То есть? — уставился на собеседника Бурундай.
— Всё же просто, славный Бурундай. Мы соберём всех урусских женщин и детей, загоним их в амбар и попросим людей Мастислаба выйти вперёд. Иначе…
— Ха! — Бурундай хлопнул себя по коленям. — Я всегда знал, Дэлгэр, что у тебя светлая голова!
Медведь-шатун был огромен, как гора, голоден и зол. Пытаяь уйти из его когтей, Ярослав метнул зверю шапку, надеясь отвлечь, но шатун проглотил её на лету, точно дворовая собака брошенный ей кусочек сала. За шапкой последовала шуба, потом сапоги… Ярослав бросал и бросал зверю, пока не остался в чём мать родила.
«Мало, князь!» — нечеловеческим голосом взревел медведь. — «Где злато-серебро? Давай!»
— … Вставай, отец, слышь? Сам просил разбудить…
Князь Ярослав разом вынырнул из вязкой пучины сна. Княгиня трясла его за плечо, горячая ото сна. Князь сел на постели, судорожно вздохнул.
— Сон в руку…
— Какой сон? Ты так-то страшно мычал, отец мой…
Князь криво усмехнулся. Замычишь тут… Сегодня должны прибыть послы от самого Бату-хана, за данью. Что ж, нечего делать. Надо встречать.
— Распорядись-ка там, чтобы завтракать…
— Сейчас, отец мой.
— Да ключников всех пускай подымают, и ко мне!
Завтракали в молчании. Ярослава никто не решался отвлечь от мыслей, судя по лицу, весьма мрачных. Княгиня Феодосия то и дело с тревогой поглядывала на мужа. Не хватил бы его приступ сердечный, вот беда…
— Слышь, мать, ты давно не была в обители-то, у Евфросиньи?
— Да вот с месяц как… — княгиня непонимающе хлопала глазами.
— Ну так съезди ещё раз.
— Да ой!
— Съезди, съезди. Поклон от меня передашь.
Князь вздохнул, прихлопнул ладонью по столу.
— Бережёного Бог бережёт. Что придёт в голову этому Тудану, мне неведомо.
Княгиня Феодосия помолчала.
— Думаешь, отец, как ты с княгиней Еленой?..
Князь жёстко усмехнулся.
— Легче лёгкого. Так что собирайся. Сия обитель нынче неприступней крепости любой. Пайцза Бату-хана надёжнее стен хранит её.
— …Сколько?!
В ушах князя Ингваря Ингваревича плыл тонкий звон. Может быть, он ослышался? Или толмач перевёл неверно?
— Ты не платил уже четыре года, коназ Ингар. Поэтому такая дань. На следующий год будет меньше.
Князь судорожно смял край скатерти. А может, изрубить эту сотню поганых в мелкое крошево и скормить собакам? Хоть порадоваться напоследок…
Нельзя. Надо выдержать.
— Но у меня нет столько серебра, хан. Пойми — его просто нет.
— Тогда плати товарами. Мёд, воск, шкуры зверей есть? Давай!
Из князя Ингваря будто выпустили воздух.
— Я отдам. Но не сейчас. Надо же всё это собрать!
Монгол смотрел на князя с нагло-высокомерной ухмылкой. Но хуже того, и толмач ухмылялся точно так же.
— Дело твоё, коназ Ингар. Но знай — мы уедем не раньше, чем получим ВСЁ.
Но князь Ингварь уже совладал с собой, и ни один мускул не дрогнул на его лице.
— Мы постараемся не слишком вас задерживать, славный хан.
— О! Неужели тебе неприятно принимать у себя гостей, коназ? — рассмеялся Мункэ. — Не могу поверить!
Крещенский мороз щипал нос и щёки, пробирался сквозь худую одежонку. Илья запахнул её поплотнее и прибавил шагу. Пробираясь через сугробы, наваленные у покосившихся заборов, он решительно шёл к своей цели. Да, к заветной цели!
Илюха Хвощ всегда был беден. Сын прачки, рано овдовевшей, он познал все горести изнанки жизни. Невысокий и худенький мальчик — а с чего быть упитанным на куске хлеба и миске пустой похлёбки? — терпел побои и издевательства сверстников, потому что некому было за него заступиться. Когда умерла мать, Илюхе было всего пятнадцать. И с тех пор больше не было ни единого существа. Которое пожалело бы Илюшку Хвоща. Ни единого.
С той поры Илюха копил в себе ненависть. Он усвоил главное — кругом враги. И единственные друзья — деньги. Кто богат, тот и прав.
Да, он хочет быть богатым. Он давно хотел быть богатым, и станет им сегодня. Риск? Да, риск. Однако это, возможно, единственный шанс стать богатым для него, Илюхи Хвоща, человека без роду-племени.
Приход татар он воспринял спокойно. Ну был князь, теперь будет хан, Илюхе-то что? Новые враги ничуть не хуже прежних, если разобраться — если иметь в виду врагов не всего народа русского, а его, Илюхи, лично.
О связи хозяина своего, Охрима Бобра, с людьми из лесу, он догадывался и ранее. Но до вчерашнего дня Илюху это не волновало. Пусть князь Мстислав Святославич и монголы разбираются между собой… Однако вчера всё изменилось.
Илюха сглотнул. Так явственно перед внутренним взором встала горка крупных, блестящих серебряных монет. Сто гривен! В прежние-то времена таким состоянием могли похвастать в Деревиче лишь несколько купчин, а уж теперь…
Нет, нельзя сказать, что хозяин обращался с Илюхой так уж плохо. Кормил вроде ничего, до недавнего времени по крайней мере, бил редко и только под нетрезвую руку. Работой опять же нагружал посильно. Однако ни малейшей благодарности к хозяину Илюха не испытывал. Улыбался и был послушен, это да. Но в душе ненавидел, пожалуй, даже больше, чем остальных сограждан.
Илюха улыбнулся своим мечтам. Хватит! Сегодня он сам станет хозяином.