— Камни сюда!
— А-а-а-а-а!
Воевода Клыч помотал головой. От долгого недосыпа что-то случилось со слухом, звуки доносились как из бочки. А может, не от недосыпа, а от непрестанного ора и лязга…
Тяжёлая лестница с глухим стуком, почти не слышным за гамом и лязгом, упёрлась в частокол, железные крючья наверху цепко впились в дерево.
— Лестницы! Рогатки, рогатки давай! Отваливай их, ну!
Расхристанный, несмотря на ночной мороз мужик с опалённой бородой остервенело отрывал глубоко впившиеся крючья, мешавшие оттолкнуть от стены лестницу, уже дрожавшую под тяжестью взбирающихся на стены врагов.
— Родненькие! Не стреляйте!
Сон как рукой сняло. Что это такое? В рядах атакующих толмач-перебежчик объявился?
— Русские мы, русские люди!
— Мать вашу растак! — не своим голосом заорал воевода, глядя на оцепенелых ратников. — Лестницы вали, ну!
Выхватил рогулину из рук опешившего ратника и со страшной силой навалился на торчащую возле самой бойницы тетиву лестницы, сработанной из толстенных жердин, почти брёвен. В спине захрустело, но рядом уже запалено пыхтели другие воины, ещё пара рогаток упёрлась в лестничную тетиву, кто-то навалился сзади, помогая… Расхристанный мужик наконец справился с крючьями, и лестница с тяжким стоном перегруженного дерева отвалила от стены, опрокидываясь.
— А-а-а-а!!!
Какой-то мужик, по виду явно русский, остался висеть на стене, судорожно цепляясь за край бойницы.
— А ну! — скомандовал воевода, и несколько рук враз втащили человека внутрь, распластали на помосте-раскате. Вслед ему запоздало влетела стрела, ушла в темноту.
— Спасибо… родненькие… братцы…
Выглядел мужчина ужасно — багровые рубцы на спине и боках, лицо разбито, губы запеклись от крови. Из одежды на нём были только холщовые подштанники.
— Ты кто таков?
Мужик встал, привалился спиной к бревну частокола.
— Деревенские мы. Вечор налетели поганые, всех, кого нашли, согнали в кучу и айда… И гонят русских мужиков пред собой, лезть на стены заставляют…
Ратники переглянулись.
— Вот твари…
— А ну, к бойницам! — рыкнул Клыч. — Лясы точить или воевать будем? Каждый человек на счету! Ты луком владеешь ли? — обратился он к полуголому.
Мужик поднял на воеводу глаза, полные нечеловеческой муки, сквозь которую разгоралась мрачная радость.
— Белку бил, утку влёт… Воевода, отец… Больше всего боялся смерть от своих принять… Хоть одного гада!
— Тары-бары потом! — Клыч сунул мужику тул со стрелами и тяжёлый пехотный лук. — Давай, работай!
Не говоря больше ни слова, бывший пленник повернулся к бойнице, одним движением вынул из тула стрелу, наложил на тетиву. По движениям было видно — не врёт человек, умеет обращаться с луком.
— Ххы!
Стрела со свистом ушла к цели, и всадник, гарцевавший на коне с горящей стрелой, вывалился из седла, погасив огонь своим телом.
— Ххы!
Ещё один степняк рухнул на землю. Воевода переглянулся с витязем, стоявшим за спиной мужика, и тот незаметно опустил руку с мечом, изготовленную для удара.
— Ххы!
Оскаленная физиономия бывшего пленника не оставляла сомнений — никакой это не лазутчик.
— Ты вот что, мил человек… Иди вниз, одёжу дадут тебе. Потом поешь и на стены.
— Хоть ещё одного…
— Ступай, я сказал! Здесь я воевода, кому что делать, мне решать! Шелом наденешь ещё и бронь какую-нито. Всё, пошёл!
Всё верно. Задубеет в одних подштанниках на морозе, это сейчас он на избытОм страхе держится. Да и без брони недолго простоит, очень уж метко бьют поганые степняки, даже ночью, в неверном свете горящих стрел, утыкавших частокол. А сейчас такие вот стрелки-охотники ой как нужны, каждый человек на счету.
Едва человек ушёл, в верх частокола снова с хрустом впились острые крючья осадных лестниц. Новая волна, стало быть…
— К бойницам, к бойницам, так вас растак!
— … Ух, хорошо!
Печь-каменка выбросила очередной клуб пара, в ноздри ударил пряный дух. Князь Михаил лежал на полке, и банщик, здоровенный мужик с коротко, под «горшок» остриженными волосами, вовсю трудился над княжьим телом, орудуя банным скребком.
— Чего, Бельша, сильно я ожирел?
— Ништо, пресветлый княже, ты у нас орёл!
Боярин Фёдор Олексович сидел напротив, отдуваясь, с резным деревянным ковшом в руке.
— А я вот огрузнел, княже. Думаю, не купить ли веницейское зеркало себе?
— На что тебе зеркало-то? — полюбопытствовал Михаил, кряхтя под могучими руками банщика.
— Ну как же… Полагаю, скоро свой срам без зеркала и не увидать мне.
Князь скосил глаза на боярина, фыркнул, и они разом расхохотались.
— Спасибо, Бельша. Ты ступай, дальше мы сами.
— Как скажешь, княже, — поклонился банщик.
Когда дверь за банщиком закрылась, князь сел рядом с боярином, взял из рук того ковш с квасом, гулко глотнул пару раз.
— Ядрёный квасок…
— Что слышно со степи, княже? Гонец прибыл ли?
Князь Михаил разом посмурнел.
— Нет вестей, Фёдор. Странно и непонятно сие.
Помолчал, сжимая в руках ковш с квасом.
— Вот оно, княже, — негромко молвил Фёдор Олексич.
— Думаешь?
— Уверен.
Снова помолчали.
— Рати собирать надобно, Михаил Всеволодович.
Михаил искоса взглянул на своего ближнего боярина.
— Рати, говоришь? Это ведь не сапоги обуть, Фёдор свет Олексич.
— А ну как поздно будет?
Князь со стуком поставил ковш на полок.
— А основания? Неприбытие гонца не повод для того, чтобы всю землю черниговскую да киевскую исполчить.
— Как скажешь, княже. Однако неспокойно мне. Вспомни булгар.
Князь Михаил угрюмо засопел.
— Ну до чего умён ты порой, Фёдор Олексич, прямо спасу нет. Помню я и про булгарское царство, и про Калку-реку. А толку? Никто не согласился со мной нынешним летом. Союза нет… Не могу я просто так рати собрать. Вестей ждать будем, тогда и решим.
Дверь в парную приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась голова вятшего витязя.
— Княже, прости. Тут с Рязани посольство прибыло. Дело, грит, чрезвычайной важности.
— Кто послом-то?
— Воевода Евпатий Коловрат. Молит принять как можно скорее.