Мария, княгиня Ростовская | Страница: 68

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— Брат… — Всеволод глотал с трудом. — Брат, Владко…

— Эй, урусы! — чуть вперёд выехал невысокий чернявый человек на вороном коне. — Повелитель, великий и непобедимый Бату-хан говорит вам — нет худшего преступления, чем противится его воле! Этот молодой князь не захотел открыть ворота города Мускафы пред конём Повелителя, и вы сами видите, в каком он сейчас пребывает виде! Но Бату-хан добр. Если вы сей же час отворите ворота города, он не тронет ни вас, ни этого молодого князя. Более того, воины великого Бату-хана не тронут ни жителей города, ни их жён и детей, а возьмут лишь то, что и так по праву принадлежит Повелителю — десятую часть имущества. Подумайте! Вы все сохраните жизнь и свободу!

Толмач-глашатай замолк, давая русским время усвоить сказанное.

— Если же через полчаса не будет ответа, он будет наказан по всей строгости. И после того, как воины Повелителя войдут в ваш город, никто из жителей не будет вправе сетовать на свою судьбу. Время пошло!

Мстислав обернулся к брату и воеводе.

— Да что же это! Брате! Пётр Ослядюкович! Ведь выручать его надобно!

— Как?! — взорвался Всеволод.

— Вылазку сделать немедля! Сколько их тут, сотня? Порубить всех, Владку на коня и айда!

— Тихо, Мстиша, тихо, — подал голос воевода. — Нельзя, княже. Никак нельзя. На это, должно, и расчёт у поганых. Что не выдержим мы, отворим ворота. Так или иначе.

— Так что теперь?! — схватил воеводу за грудки Мстислав. — Ведь Владко там, понимаешь ты?!!

Воевода осторожно отцепил от себя руки младшего княжича, с трудом разжав сведённые судорогой пальцы.

— А тогда план поганых удастся. И его не спасём, и город погубим. Терпи, княже. Это война.

— Да ты… ты…

— А ну заткнись! — рявкнул Всеволод. — Воешь, как баба! Прав воевода, и ты сам это знаешь! Утихни и думай!

Мстислав враз осел, тяжело дыша.

— Прости, Пётр Ослядюкович.

— Пустое. Не о том говоришь.

Они вновь приникли к щели. Пленный князь Владимир уже не стоял на ногах, очевидно, промёрз. Его поддерживали на верёвках. А сбоку откуда-то выдвинулись два здоровенных бритоголовых степняка, неторопливо начали раскладывать походный горн, раздувать огонь.

— Братка… Всевол, его же огнём пытать хотят!

Воевода крякнул.

— Этого допустить нам не можно. Эй, Олекса!

— Тут я! — высунулся из люка ратник.

— Сергия Стрижа покличь.

Голова скрылась. Палачи уже раздули огонь и теперь калили в горне клещи.

Послышалась возня, и на башню взобрался длинный, на голову выше всех мужчина.

— Звали кто?

Воевода Пётр обернулся.

— Такое дело, Сергий. Взгляни вон.

Слегка нагнувшись, ратник посмотрел в щель.

— Княжич Владимир!

— Нельзя допустить, чтобы надругались над ним поганые, — воевода смотрел сурово. — Достанешь?

Ратник задумался.

— Трудно. Далеко очень. И потом, я так мыслю, попасть надо точно в сердце.

— Верно понял. Сможешь?

Ратник ещё подумал.

— Ветер стих. Можно попробовать.

— Не пробовать, сделать надо! — не выдержал Мстислав. — Неужто допустим, чтобы калёным железом пытали его?

Сергий ещё помолчал.

— Раз так, сделаю.

Он спустился вниз и спустя недолгое время возник на башне вновь, неся тул со стрелами и громадный, едва не в свой рост лук.

— Ну-ко, отойди, княже.

Стрелок прилаживался долго, выбирая удобное положение. Надел перчатку с железным крюком [при стрельбе из очень мощных луков для удержания тетивы применяли специальный крюк. Прим. авт.] Достал из тула стрелу с чёрным оперением.

— Особая то стрела. С ядом чёрного паука, колдун один сделал. Даже ежели не совсем точно угодит стрела, смерть мгновенная почти.

Между чем палачи уже подготовились. Вперёд выехал всё тот же чернявый толмач.

— Ваше время истекло! Какой будет ответ?

Сергий прицелился, натягивая свой чудовищный лук. Стрела ушла к цели со свистом, так стремительно, что полёт её не удалось проследить. Сергий немедленно выхватил вторую стрелу и наложил на тетиву. Толмач, осознав, начал поворачивать коня, но не успел. Стрела впилась ему в бедро, переводчик с воплем рухнул на землю, выгнулся дугой и затих. Очевидно, Сергий не стал стрелять в грудь, опасаясь, что стрела не пробьёт на таком расстоянии доспех под одеждой.

И точно так же затих, обвиснув на верёвках, князь Владимир с торчащей из груди стрелой.

— Вот и весь ответ им.

Пришедшие в себя монголы дружно отхлынули, бросив на произвол судьбы убитых и спешившихся палачей, уходя из зоны обстрела. Плечи Мстислава вздрагивали.

— Брат… братик…


— Мама, а почему эти люди так бедно живут? Потому что дань платят, да?

Мария в замешательстве глядела на сына. Вот так вот нет-нет, да и выскажет князь молодой своё весомое мнение. Надо же, до чего всё-таки проницательны бывают дети…

— Ты давай-ка спи, Бориска. Завтра с раннего утра опять поедем.

— И опять тати на нас навалятся?

Мария улыбнулась.

— Это вряд ли. Ты думаешь, уж так под каждой ёлкой прямо тать и сидит?

— А под которой сидит, ма?

— Да спи уже, вот мучение! — засмеялась Мария, взъерошив сыну волосы. Зарос, надо бы подстричь…

Обоз остановился на ночлег в одной лесной веси, настолько неприметной, что в тридцати шагах пройди, не заметишь. Если бы не знал один витязь мест здешних, нипочём бы не нашли.

Раненых разместили в одной избе, почище и побольше. В другой, пятистенной, поселили княгиню и владыку Кирилла. К чести своей, Кирилл оказался сведущ не только в чтении священных книг, но и в лекарском искусстве понимал кое-что. Сейчас он был занят ранеными — промывал раны крепким отваром чистотела и календулы, перевязывал…

Борис Василькович угомонился наконец, заснул рядом с братом, уже давно сопевшем в две дырки. Мария разглядывала разрумянившиеся во сне лица сыновей, и сердце её сжималось. Что-то ожидает их?

В избе было душно, пахло дымом, прелыми овчинами и перекисшим квасом. На столе, дочиста выскобленном, горела свеча, прилепленная воском к столешнице — подсвечника в доме не оказалось, поскольку свечей хозяева не употребляли, обходясь лучинами, распаковывать же поклажу, чтобы достать свой подсвечник, не стали. Мария обвела глазами убогое жилище: закопчённые до половины стены, как в бане, на вбитом в расщелину бревна костыле висит хомут, под лавкой возле печи с полдюжины разномастных горшков — вот и всё убранство… Да, бедно живут здешние лесные люди. Из года в год борются за пропитание…