Когда о перетасовках начинают писать СМИ, премьер оказывается в положении, вполне подходящем под определение «уловка-22» [135] . Ибо прогнозы насчет перестановок в правительстве — один из самых легких способов заполнить газетную полосу; легче писать только о компьютерных разработках да о секретных службах. В обоих случаях журналисты совершенно уверены: ни единая написанная ими строчка не будет ни подтверждена, ни опровергнута, а значит, не предстанет не соответствующей действительности. Можно выдвигать самые безумные гипотезы и не сомневаться: Номера 10 хватит лишь на заявление «Мы не комментируем сообщения о перестановках в правительстве». Если же Номер 10 вздумает отрицать написанное, журналисты станут выдвигать гипотезу за гипотезой, пока по молчанию не поймут: эта — правильная. Неудивительно, что они дают волю воображению, когда же перетасовка происходит в действительности и шаги премьер-министра оказываются вовсе не те, что предрекали журналисты, они просто заявляют—мол, премьер предпринял контрперетасовку. Ошибочность предсказания у них объясняется тем, что «в последнюю минуту премьер был вынужден внести изменения». А что премьер и в мыслях не имел расклада, предложенного СМИ, что все шаги планировались месяцами, к делу совершенно не относится. Убеждать журналистов, что они были не правы, — занятие неблагодарное. Таким образом, состряпанная СМИ история становится реальностью, а реальность — ложью. Мудрого премьера домыслы прессы не волнуют — все равно он, а не пресса, всегда выходит победителем. Куда полезнее сосредоточиться на сути дела — тогда, если новое правительство окажется успешным, премьер как раз и будет смеяться последним.
В таком же переплете премьер оказывается, когда производит изменения в органах управления. Мы дважды пытались расчленить МВД с целью создать Министерство юстиции; кое-чего добиться удалось лишь с третьей попытки. В первый раз мы планировали разделить МВД на два органа — один пусть занимается криминалом, другой — всем остальным. О наших замыслах пронюхал Дэвид Бланкетт — и сделал их достоянием прессы. Во второй раз мы предложили переместить суды в ведомство МВД, и Дэвид Бланкетт поддержал идею. В июне 2001 года мы пригласили на Даунинг-стрит четырех старших судей, которые встретили наше начинание в штыки, аргумент же привели следующий: подобные действия поставят под сомнение их независимость от департамента, ответственного также за другие правоприменения. И не важно, что система действует во многих демократических странах. В 2005 году мы наконец встряхнули закоснелое
Казначейство, вотчину лорда-канцлера — и что же? Пресса не замедлила назвать наши действия непродуманными, а Палата лордов провалила-таки часть реформы. Мы снова столкнулись с «поправкой-22». Обсуждать запланированную реформу с министерствами — значит рисковать утечкой информации в оппозицию, в результате чего последняя получает шанс сплотиться и не дать реформе ходу. Преподнести реформу как сюрприз — значит прочесть и выслушать обвинения в «сырости» деталей. Таким образом, лучший образ действий для мудрого министра — сконцентрироваться на сути реформ, ибо они планируются на долгий срок, а неблагоприятные отзывы о «неосмотрительности» промелькнут в газетах — и забудутся.
Часто говорят о скрытых издержках реформ органов управления; замечание совершенно справедливо. Поэтому браться за такие реформы нужно лишь при уверенности, что затраты окупятся сторицей. Поразительно, сколько времени требуется Министерству на обдумывание своего нового названия или разработку фирменного бланка и сколько ресурсов обычно задействуется на слияние двух разных культур и шкал заработной платы. Наглядный пример — слияние нами Министерства сельского хозяйства, рыбоводства и пищевой промышленности с Министерством окружающей среды в новый орган — Министерство окружающей среды, пищевых продуктов и сельского хозяйства [136] . Зарплаты в исходных министерствах были вдвое ниже зарплат в полученном Министерстве — вот и аргумент против каких бы то ни было изменений. А изменения порой необходимы. Не существует единственно правильного рецепта разделения задач правительства. В свое время нам не удалось слить департаменты по делам Северной Ирландии, Шотландии и Уэльса в один департамент по конституционным делам. Мудрый премьер берется за подобные рационализаторские проекты, находясь в зените — да и то с оглядкой на националистические партии с их особыми заявлениями, даром что отдельные госсекретари от такого слияния не надорвутся.
При формировании правительства в 1997 году мы столкнулись с проблемой нехватки талантливых людей. А чему удивляться после восемнадцати лет в оппозиции? Хороша карьера для амбициозного молодого политика — стать членом Парламента от лейбористов. Сейчас такой же дефицит талантов испытывают консерваторы, тринадцать лет прозябавшие в оппозиции. Политики активизируются в преддверии победы, но даже тогда механизм работы партийных систем изрядно затрудняет талантам мягкую посадку в Парламенте. Те же, кто удачно приземлился, должны сперва отсидеть положенный срок на задних скамьях — только по прошествии этого срока можно стать министром. Слишком быстрое продвижение неизменно вызывает нехорошую зависть коллег, каковая зависть не способствует расцвету политической карьеры. Самое разумное в ситуации с недостатком талантливых людей — отменить условие, согласно которому министрами назначаются исключительно члены Парламента. Премьеру нет резона ограничивать территорию поиска талантов парламентскими скамьями, ибо в этом случае речь идет о каких-нибудь трех сотнях потенциальных кандидатов. В большинстве стран министром может стать любой гражданин, вне зависимости от наличия статуса народного избранника. Правда, во Франции депутат, чтобы стать министром, должен уйти в отставку из Ассамблеи. Разумеется, в Соединенном Королевстве министры должны быть подотчетны Палате, формируемой по результатам демократических выборов, однако это потребует всего лишь изменения правил, с тем чтобы аутсайдеры могли отвечать на запросы, участвовать в дебатах и иметь право голоса в продвижении законопроектов. Если же позволить делать из аутсайдеров министров Палаты лордов, проблема не рассосется, поскольку там речь не идет о подотчетности демократическому выборному органу, а значит, министров нельзя обременять важными для государства функциями.
Разумеется, Парламент, это последнее «закрытое для чужаков предприятие», отчаянно сопротивляется подобным переменам. Однако члены Парламента лишь выиграют, если получат возможность иной карьеры, отличной от упований на портфель младшего министра. Их целью должны бы стать престижные и хорошо оплачиваемые должности председателей специальных комитетов — людей с реальной властью над министрами и чиновниками, каковая власть проявляется, например, в проведении слушаний с целью ратифицировать назначение; кстати, это — одно из полномочий американского Сената. Будь такая альтернативная карьерная дорожка в наличии, члены Парламента, пожалуй, с большей охотой допускали бы аутсайдеров до министерских постов.