«Нет, Фью. Ты не прав».
«Хорошо, тогда отложим этот разговор, не время и не место. Где Академия, ты знаешь. Как меня найти, тоже. Конец связи».
Я улыбаюсь слегка виновато. Сердится… Ну а как? Кому понравится, что муж у любимой сестрёнки — неработающий урка?
«Здравствуй, Рома».
«Здравствуй, Динна. Что случилось?»
Действительно, я ещё не видел Первую Всевидящую Свира в таком состоянии. От холёной красавицы, уверенной в себе на все сто, осталось очень немного. Губы прыгают…
«Мне страшно, Рома. Так… так нельзя!»
«А они считают это состояние единственно верным».
«Но мы должны что-то сделать!»
Я смотрю на неё без малейшей улыбки. Сейчас улыбка была бы совершенно неуместна.
«И мы сделаем. У тебя есть вербовки?»
Девушка берёт себя в руки.
«Только одна. Я не знаю, где искать».
Я тяжело вздыхаю.
«Моя вина. Цанг вообще ничего…»
«Он искал среди надзирателей, которые по недоразумению именуются учителями. А у меня дети! И они все такие же!»
«Если они все такие же, тогда нам там нечего ловить, Динна. И придётся признать, что операция с Изгоем была ошибкой. Но я не верю».
«Мне нужно знать, где искать, Рома».
«Я понимаю. Я очень, очень постараюсь… Нет, я сделаю».
— Вот здесь и располагайся.
— Спасибо, Федя.
— Меня зовут Фью вообще-то.
— Извини, Фью. Больше не повторится. — я улыбаюсь чуть виновато.
Не говоря больше ни слова, Ирочкин братец выходит из помещения. Я провожаю его взглядом. С момента моей отсидки в местной КПЗ в наших с ним отношениях наметилось явное похолодание. Понять его можно — переживает за любимую сестрёнку. Но, как и положено воспитанному ангелу, не считает возможным лезть ко мне с нотациями. Пока, во всяком случае.
Стоящий почти в центре комнаты искусственный кактус — это и есть тот самый подавитель телепатии. Совсем небольшой, его радиус действия не выходит за пределы лабораторного помещения. Вообще-то этот прибор используют для исследований, но мне годится.
Я включаю «кактус» движением пальцев, и в лаборатории враз становится неуютно. Как будто на голову ведро надели… Ладно. Придётся потерпеть.
Я тяжко вздыхаю. Смотреть мнемозапись напрямую при включенном подавителе сплошное мучение. И это тоже придётся потерпеть. Ну-ка, что там увидела Динна?
Лопасти вентилятора издают ритмические глухие звуки, навевающие сон. Часть светопанелей на потолке погашена, и вся обширная спальня погружена в полумрак. По состоянию освещения можно понять, что снаружи ночь. Да, только по режиму освещения, поскольку окон нет.
Кровати без спинок стоят ровными рядами, покрытые одной простынёй поверх жёсткого синтетического матраса. Ни подушек, ни одеял. На кроватях лежат воспитанники, совершенно голые — башмаки и комбинезоны сданы в раздевалку и заперты до утра. Входная дверь тоже заперта — широкая, железная, отодвигающаяся вбок. Всё правильно, устав не допускает самовольного перемещения воспитанников. Вон у дневального на стене есть кнопка вызова, если что. Да что может случиться? Здесь даже матрасы и простыни сделаны из негорючей синтетики, а всё остальное — железо и бетон… Туалет в углу, огорожен ширмой, питьевая вода в автомате раздачи возле того же дневального. Так что совершенно незачем воспитанникам покидать спальное помещение до подъёма.
Кстати, перемещение по самой спальне тоже не приветствуется. Миниатюрные телекамеры в углах незаметны, но видят всё, и притом неплохо. Если, к примеру, случится драка и дневальный по какой-то причине не нажмёт кнопку — разумеется, если предположить, что дневальный полный идиот — то всё равно через весьма короткое время в зал ворвутся с электрошоковыми дубинками в руках экзекуторы и наведут порядок.
Но вообще-то драки у нас не редкость. Несмотря на то что воспиталище это выпускает даже шестизначных, не то что некоторые. Выше можно подняться уже только в ходе самой службы. Так что идиотов тут нет. И тем не менее в спальне отсутствуют какие-либо тяжёлые предметы, не прикреплённые к полу или стенам. И карманов на сером комбинезоне воспитанника нет. Но вот не так давно один воспитанник ухитрился протащить в раздевалку в штанине короткий железный ломик, привязав его к ноге, и от души разобрался с обидчиками, вылившими его воду. Один скончался на месте, второй в лазарете, а самого нарушителя забрали Санитары. Господин директор грозился даже металлоискатель поставить где-то, но потом всё утихло. И правда, металлоискатель этот стоит дороже, наверное, чем все трое воспитанников… Да и кому охота заниматься? Естественная убыль в пределах нормы.
А ещё ходят глухие слухи, что не всех, кого забирают Санитары, пускают в плазмотрон. Якобы некоторые потом даже пробиваются в пятизначные… Впрочем, слухи они и есть слухи. Невозможно отличить, какие из них реальны и какие запущены самим господином директором с целью тестирования воспитанников…
Я даже облизнулся, до того отчётливым было внезапное видение — господин директор падает под ударом стального прута, и я бью его по голове, бью, пока пол не оказывается залит мозгами… А потом хоть и в плазмотрон. Карьера? А зачем мне она? И зачем мне такая жизнь?
Пора наконец признаться самому себе — я дефектный. Говорят, таких тоже немало, тех, кто не ценит жизнь. Обычно они кончают скверно. Этот мир безжалостно отсекает лишних, тех, кто так или иначе не соответствует своему предназначению.
«Подойди к зеркалу», — шелестит в голове бесплотный голос. Ну вот… Похоже, всё. С ума сходят многие, почему не я?
«Это не сумасшествие. Подойди к зеркалу».
Я ещё некоторое время лежу, потом тихо встаю и иду в туалет, отгороженный ширмой. Дневальный кемарит на ввинченном в пол табурете. Если сейчас рявкнуть с металлом в голосе «Спишь, ничтожный?!», он наверняка повалится ниц и оттопырит зад. То-то смеху… Обычное развлечение воспитанников, кстати.
— А? Что? — вскидывается дневальный.
— Да тихо, я это, я.
— А-а…
Я захожу в загородку. Вообще-то по идее тут должна стоять специальная кабинка, но обошлись простой загородкой, пластиковой ширмой на вмазанных в бетонный пол железных стойках. И зеркало на стене тусклое, в пятнах…
Я вздрагиваю. Оттуда, из глубины зеркала, на меня моими глазами смотрит чужой.
«Значит, тебе не нужна такая жизнь, Малыш?»
Я снова вздрагиваю. Ещё никто и никогда не называл меня по имени. Только по номеру. Если кто-то из воспитанников рискнёт назвать другого каким-либо именем, его из экзекуторской вынесут… Потому что имя могут носить только Бессмертные.