— Хорошо, — Маллоу махнул шляпой, которую уже совершенно смял в руке. — Тогда он говорит: «Временно, говоришь? Да с твоей политикой Форд никогда от нас не отстанет. Ничего не приносит таких денег, как эта твоя серость!»
На этих словах он переменился в лице.
— Серость! Он у нас, значит, гений, а я, видите ли, серость! Я ему говорю, выбирай выражения. Он ответил, чтобы это я думал, что делаю. А я ему…
М.Р. Маллоу уронил шляпу, которую держал на коленях, и нагнулся, чтобы ее поднять.
— Ну, в общем, слово за слово, бросили все, поехали домой. Всю дорогу грызлись, дома стали друг на орать орать, и тут он ка-ак…
Маллоу опять уронил шляпу, потом перчатки, потом все это отряхивал. Доктор Бэнкс молча ждала. Наконец, посетитель привел свои вещи в порядок.
— Никогда не слышал, чтобы он так орал, — продолжил он. — Орал, швырнул в меня омлетом — и с тех пор все. Это конец. Прошло всего две недели, а люди, которые десять лет были нашими заказчиками, переходят на другую сторону, когда встречают меня на улице. Мики никакого житья не стало — парень, кажется, виноват уже тем, что дышит. Хамит механику. Вы понимаете, что такое хамить механику?
— Мики хамит механику? — уточнила доктор.
— Джейк хамит механику.
— Поняла. Продолжайте.
— Он захлопывает окна, когда с улицы слышно, как играют дети. Злится, если где-нибудь смеются. Сходит с ума, если пытаться с ним поболтать. Вообще не выносит, если рядом кто-нибудь есть.
Доктор Бэнкс смотрела на посетителя своими пронзительными глазами.
Маллоу еще раз прочистил горло. Потрогал глаз. У него тряслись руки.
— Вчера до того сдурел, что грохнул о стену поднос с посудой. Хорошо, мисс Дэрроу не видела — я все убрал. Сказал ему, хватит буянить, совсем, что ли? — так он швырнул в меня яблоком. Ну, то есть, он в дверь им шваркнул, когда я ее закрывал.
— Это было вчера?
— Нет, доктор. Как раз это было час назад.
— А гири, о которых вы говорили, когда только вошли сюда? Тоже час назад? Вы очень сбивчивы.
— Это какие гири? — моргнул Маллоу.
Доктор откинулась на спинку кресла.
— Я вас не понимаю. В начале нашего разговора вы сказали мне, что ваш компаньон вырвал из часов гири.
— Ах, эти гири! — Дюк хлопнул себя по лбу. — Конечно, гири! Ну, эти были во вторник.
— Вы имеете в виду, что были и другие гири? — поинтересовалась доктор Бэнкс.
— Да, вчера. То же ведь — дома гири. От часов. А то в офисе, доктор. Ну, наверху, где «Рекламное Бюро». Это механика гиря, шестнадцать фунтов. Там же его комната, на втором этаже, так он гирю за дверь выставил. А тут его прорвало. Опять, понимаете, мир переустраивает. «Глобализация, — кричит, — облегчит отношения между государствами и приведет к общему подъему экономики. Европа, Америка, Россия — единый мир с едиными правилами. Государство определяет, что можно и чего нельзя, защищает и проверяет!» Джейк ему три раза сказал: «Уйдите». Но вы же знаете Халло: он опять. Вот и…
— Мне кажется, вы запутались, мистер Маллоу, — вздохнула доктор.
— Нет, нет, — отмахнулся тот. — Два раза гири: дома и в офисе.
— Прекрасно, — несколько слишком вежливо сказала доктор, пристально глядя ему в глаза. — Пожалуйста, успокойтесь и скажите: что было с гирями в первый, а что во второй раз.
Маллоу перевел дух. Он устал.
— Я говорю, — опять начал он, — что во вторник утром мой компаньон выдрал из часов гири. В нашей гостиной.
— Очень хорошо. А во второй раз? Сегодня?
— А во второй раз было вчера. Он ее швырнуть хотел, но это же гиря! Чугунная. Шестнадцать, я говорю, фунтов [2] . Ну, представляете?
Некоторое время доктор Бэнкс молчала.
— Верно ли я поняла вас, мистер Маллоу: ваш компаньон собирался швырнуть в мистера Халло чугунной гирей?
— Вы же знаете Халло: всюду лезет со своим социализмом. А Джейк и так не в духе. Ну, он и пустил этой гирей за ним по лестнице!
Маллоу увидел, что доктор стала подниматься из кресла и тоже начал привставать.
— Видите ли, он не то, чтобы неправ, но ведь, понимаете, нельзя же гирей! Так и дел натворить можно! И я ему это говорю, а он мне…
— Что с мистером Халло? — оборвала его доктор.
— Ну, э, ничего. То есть, я говорю, он убежал.
— Никто не пострадал?
— Нет, нет.
Доктор села обратно.
— Вы хотите, чтобы я приехала в «Мигли», — проговорила она. — Вы утверждаете, что это необходимо. Пострадавших нет. Почему вы обратились ко мне, а не в полицию?
— Не надо в полицию. Я же говорю: нужны именно вы. Другой врач ничего не поймет!
— Мистер Маллоу, я тоже ничего не понимаю.
— Видите ли, — промямлил визитер, — он там все крушит и ломает. Я не могу к нему войти. И…
Маллоу посмотрел в окно и решился:
— Он объявил мне бойкот, но все время с кем-то разговаривает. С кем-то, кого нет в комнате.
Итак, спустя некоторое время после разговора с доктором Бэнкс Маллоу открывал дверь в комнату компаньона.
— Осторожно, доктор, — предупредил он.
Его слова подтвердил вылетевший из комнаты туфель, и оба отскочили, прижавшись к стене.
— Ничего страшного, — сказала доктор своим хладнокровным тоном. — Идемте, мистер Маллоу.
Они вошли без стука и доктор оглядела комнату.
Прямо напротив двери находились два больших окна. Было уже одиннадцать часов утра, но шторы на них были задернуты, а на полу горел ночник. В его слабом свете клубился, заволакивая помещение, табачный дым.
Кровать раполагалась так, что лежащий на ней человек находился лицом к окну и головой к двери. Слева от нее валялся туалетный столик в окружении посудных осколков. Из опрокинувшейся пепельницы рассыпалась на ковер куча окурков и конфетных фантиков. У окна стояли стол и козетка с расшвырянными по ним пиджаком, галстуком и ремнем с кобурой. Слева от кровати, у дубового гардероба, сбросили в кучу стулья. Овальное зеркало в вертящейся раме стояло торчком. Далее находился камин. Перед ним валялось на боку кресло. Словом, в комнате действительно был разгром.
Д.Э. курил, лежа поверх неразобранной постели. На нем были жилет и брюки.
— Что, доктор Бэнкс, — произнес он, даже не потрудившись встать, — пришли сказать: «Сегодня отличная погода»? Или мне нужно дышать воздухом? А может, курение вредит здоровью? Валяйте, что у вас там.