– Даже конфеты прислал, – сказал Миша.
– Нет, – сказала Агриппина Тихоновна, – монпансье Геннадий сам купил: коньки-то он продал…
– Тетя! – закричал Генка. – Ведь я вас просил!..
– Чего уж там… – отмахнулась Агриппина Тихоновна. – Оно и лучше: валенок не напасешься.
– Если бы я знал, что ты ради фасона продал коньки, – сказал Миша, – то я бы к тебе в гости не пришел.
– Я и без коньков проживу, – мотнул головой Генка. – Подумаешь, «снегурочки»! Поступлю в фабзавуч – «норвежки» куплю. Ты ведь тоже свою коллекцию марок продал. А? Зачем?
– Нужно было, – уклончиво ответил Миша.
– Я знаю, – сказал Генка, – ты на кожаную куртку копишь. Хочешь на настоящего комсомольца походить.
– Может быть, – неопределенно ответил Миша. – Славка свои шахматы тоже продал.
– Да? – удивился Генка. – Костяные шахматы? Зачем?
– Надо было, – тоже уклончиво ответил Слава.
Раздалось три звонка.
– К нам, – сказала Агриппина Тихоновна и пошла открывать.
В комнату вошел Миша Коровин, одетый в форменное пальто и фуражку трудколониста. Он поздоровался с ребятами, разделся, вынул из кармана пачку папирос «Бокс» и закурил.
– Как дела? – спросил его Миша.
– Движутся помаленьку. Вчера на четвертый разряд сдал.
– Сколько ты теперь будешь получать?
– Рублей девяносто, – небрежно ответил Коровин, вытащил из кармана часы размером с хороший будильник, приложил их к уху и сказал: – Никак к мастеру не соберусь. Почистить надо.
– Покажи! – Генка взял в руки часы и тоже послушал. – Ход что надо.
– Ничего ход, – сказал Коровин, – пятнадцать камней. – Он спрятал часы в карман куртки. – Ячейку у нас организовали, комсомола. Я уж заявление подал.
Девяносто рублей в месяц и часы ребята с трудом, но выдержали, но это уже было свыше их сил. Они еще пионеры, только мечтают о комсомоле, а Коровин уже заявление подал.
– Нас тоже скоро в комсомол передают, – сказал Миша, – прямо из отряда. – При этом он искоса посмотрел на Генку и Славу.
Они важно молчали, как будто Миша действительно сказал правду.
– Знаете, кого к нам в колонию прислали? – спросил Коровин.
– Кого?
– Борьку-Жилу.
– Ну?
– Ага. За ножны-то отец его чуть не убил. Сбежал он тогда. Теперь у нас.
– И как он?
– Ничего, исправляется.
Снова раздалось три звонка. Агриппина Тихоновна пошла открывать. Генка стоял посреди комнаты, смущенный и молчаливый. Открылась дверь. В комнату вошла Зина Круглова… Вот оно что! Миша и Слава многозначительно переглянулись. Генка стоял, не двигаясь, затем, протянув руку к столу, пролепетал:
– Прошу…
Зина прыснула, все расхохотались. Тогда Генка оправился, стал в торжественную позу и объявил:
– Дорогие гости, принимаю поздравления и подарки! Прошу не толкаться и соблюдать очередь.
Зина смеялась без передышки. Такая уж она смешливая! Она подарила Генке клоуна, своими взлохмаченными волосами очень похожего на именинника.
– Замечательно! – сказал Генка. – Девочки, как всегда, отличаются аккуратностью. Чем порадуют меня мальчики?
– Ах да, – спохватился Миша, – чуть не забыл!
Он открыл свою сумку и вытащил оттуда пакет. Он с таким серьезным видом разворачивал его, что все молчали и напряженно следили за его руками. Миша разворачивал пакет медленно, не торопясь, и взволнованное молчание присутствующих, казалось, не доходило до него.
Когда остался один, последний лист и уже ясно обрисовывались контуры какого-то длинного предмета, Миша остановился и оглядел всех. Генка подался вперед. Миша развернул лист… В его руках блеснуло стальное лезвие конька… «Норвежка»!
Генка осторожно взял в руки конек. Сначала он молча его разглядывал, потом провел ногтем по лезвию, приложил к уху, щелкнул и наконец проговорил:
– Здорово… А где второй?
Миша развел руками:
– Только один… второго не достал.
У Генки вытянулось лицо.
– Ничего, – вздохнул Миша, – поездишь пока на одном, а там видно будет.
У Генки было такое жалкое выражение лица, что даже Зина и та не рассмеялась. А уж как смешно было представить себе Генку бегающим по катку на одном коньке!
Генка положил конек на табурет, глубоко вздохнул и упавшим голосом произнес:
– Ну что ж, прошу к столу.
– Погоди, – остановил его Слава, – у меня ведь тоже подарок есть. – Он засунул руку в портфель, долго шарил там и… вытащил второй конек.
– Разыграли! – взвизгнул Генка, потом замолчал, внимательно посмотрел на друзей и медленно произнес: – Значит… коллекция, шахматы, кожаная куртка…
– Ладно, – перебил его Миша, – обойдем для ясности.
Наконец пришел ответ из Петрограда.
«Здравствуйте, ребята! Ваше письмо попало ко мне. По карточкам Терентьевых много, но всё не те. Бывшая домовладелица Васильева, которую я специально посетила, сказала, что Терентьев с женой действительно проживали у нее до войны, а мамаша жила где-то под Москвой. Вот все, что я могла узнать. Насчет бюрократизма вы не правы. В Петрограде проживает несколько тысяч Терентьевых, и без точных данных адрес дать невозможно. С комсомольским приветом Куприянова».
– Вот, – сказал Миша. – Учитесь, как пользоваться достижениями науки и техники.
– Какая же тут техника? – спросил Генка.
– Почтовая связь разве не техника? Вот так действуют рассудительные люди, а безрассудные летят неизвестно куда…
Генка в ответ съязвил:
– Тебя она тоже здорово поддела с бюрократизмом. Здорово поддела…
– Ничего не здорово, – сказал Миша, – но не в этом дело. В воскресенье поедем в Пушкино и с собой возьмем лыжи.
– Зачем лыжи? – удивился Слава.
– Для конспирации.
…В ближайшее воскресенье друзья сошли на станции Пушкино. В руках у каждого были лыжи и палки.
Вдоль высокой деревянной платформы с покосившимся павильоном тянулись занесенные снегом ларьки. За ларьками во все стороны расходились широкие улицы в черной кайме палисадников. Они замыкали квадраты дачных участков, где протоптанные в снегу дорожки вели к деревянным домикам с застекленными верандами. Только голубые дымки над трубами оживляли пустынный поселок.