М-м-м… интересно, могут ли эти блестящие камушки быть настоящими алмазами… Не-а-а… И близко не похоже на крупную рыбу. Ну а вся эта мишура, которой у них проклепаны отвороты ушей… С тем же успехом можно повесить на шею табличку: «Ау, копы! Остановите меня и обыщите!» Под наблюдение лачуга попала по сигналу одного стукача из местного отребья, который сливал всех овертаунских пушеров, о которых только знал, отчаянно пытаясь не сесть за то же самое в третий раз на двадцать лет.
Не спуская глаз с парочки на крыльце, Нестор спрашивает:
– Сарж, вы отметили побрякушки, которые у них в ушах торчат?
– Еще бы, – отзывается сержант. – Я как-то про это читал. Все туземцы обожают такую ерунду. Неважно, в Уганде ли, в Йорубе, в Убанги или в Овертауне. Где можно, они татуируются. А где не наколешь, они тыкают в себя это блестящее говно.
Нестор морщится… ради сержанта. Тот не посмел бы такое рассказывать никому, кроме другого копа-кубинца. В Управлении развернулась целая негласная кампания за улучшение отношений с чернокожими. В трущобах типа этой, в Овертауне и Либерти-сити, черные видят в кубинских копах захватчиков, которые в один прекрасный день упали с неба, как десант, оккупировали полицейское Управление и принялись тягать черных ребят… черных ребят, что жили в Майами от века. Они говорят на иностранном языке, эти захватчики. И терпеть не могут писать протоколы, ведь бланки там на английском. И чтобы не париться, они просто оттаскивают черного подозреваемого за угол и бьют по почкам, пока он не начнет мочиться кровью и не сознается во всех нужных захватчикам преступлениях. Во всяком случае, так говорят на улицах Овертауна.
Нестор с сержантом сидят в машине без опознавательных знаков, трехлетнем «Форд ассисте». Двухдверную машину не так-то просто сделать уродливой, но Форду удалось. Сержант Хорхе Эрнандес сидит за рулем, Нестор – на пассажирском сиденье. Сержант всего на шесть-семь лет старше Нестора. Он все знает про случай с человеком на мачте и считает, что Нестор молодцом. Так что в его компании Нестору легко. Можно даже немного и пошутить. Совсем не то, что работать с сержантом-американо, который каждые две секунды будет тебе напоминать, что ты кубинец – и настолько чужой для него, что он придумал хитрое словцо, а именно «канадец», чтобы безнаказанно зубоскалить о твоем народе с такими же дубинами, как он.
Заднее и боковые стекла в «ассисте» густо затонированы. Но если нужно наблюдать за объектом в бинокль сквозь ветровое стекло, такой маскировки вообще-то недостаточно. Поэтому Нестор с сержантом растянули за лобовым стеклом большой серебристый солнечный экран. Между верхним краем стекла и экраном оставили узенькую щель, куда и пристроили объективы бинокля.
И сержант, и Нестор – в штатском. Можно быть просто в штатском, а можно – под маскировкой, а в отделе противодействия преступности – именуемом ОПТ, а не ОПП, бог весть почему, – на задания ходят только так или так. Нестору это нравится. Выходит, ты детектив, пусть даже официально так не называешься. Под маскировкой стараешься быть похожим на тех, кого ловишь, а это обычно значит ходить как мерзкий комемьерда с восьмидневной щетиной, особенно книзу от подбородка, а на макушке иметь космы, не мытые минимум неделю. По чистым волосам тебя вычислят на раз. В сравнении с этим просто гражданка кажется почти униформой. Нестор и сержант сейчас в джинсах, притом чистых, с кожаными ремнями, и в голубых футболках, заправленных… Заправленных! – можно ли в наше время молодому человеку придумать большую строгость в одежде? Конечно, Нестор любит футболки. Нечего и говорить, он носит их на размер меньше. На ремне ребята из ОПТ носят кобуру, в которой сидит зловещего вида автоматический револьвер. По гражданке у них на шее тонкие стальные цепочки поверх футболки с золотым жетоном строго посередине груди. Такого нельзя не заметить. А преимущество гражданки в том, что можно вызвать в нужное место целый взвод копов на простых машинах, не подняв на уши всю округу. ОПТ – это спецслужба, без дураков, элитное подразделение, и Нестор отдает службе всего себя. Другой-то жизни у него нет. Он уже не первый месяц в депрессии. Для отца и всей родни он теперь никто… ну, не всей… мать время от времени звонит и, видимо, не может понять, как сильно его коробит от ее утешений. По мнению матери, доброе и заботливое утешение – это сказать примерно следующее: «Я знаю, что ты совершил ужасный грех против собственного народа, сынок, но я тебя прощаю и всегда думаю о тебе, пусть даже никто в Хайалии еще долго тебя не простит».
– Что они сейчас делают? – спрашивает сержант.
– Ничего особенного, сарж, – отвечает Нестор, не отрываясь от окуляров. – Все по-прежнему. Мелкий качается на стуле. Здоровый стоит у дверей, и время от времени мелкий что-то говорит – и здоровый уходит в дом, а через минуту снова выходит.
– Тебе видно их руки?
– Конечно, сарж. Вы же знаете «ена штральс». – Нестор раньше говорил «яйна стралс». Но один сведущий офицер ОПТ сообщил, что в немецком «J» читается как «й», а «E» произносится как «а».
Простое упоминание марки вслух заставило Нестора остро почувствовать, насколько утомительно без отрыва смотреть сквозь этот шедевр оптической инженерии. Картинка получается настолько крупной и в то же время четкой, что, смещая аппарат хоть на четверть дюйма, чувствуешь, будто он выдирает тебе глаза. Сержант не может пялиться в бинокль дольше пятнадцати минут подряд, Нестор тоже. Надо бы придумать какой-то штатив, чтобы устанавливался на торпеду.
У Нестора всегда была куча идей, как улучшить работу полиции, и Магдалене нравилось их слушать… и его идеи, и байки про Бискейн-Бей, когда он был в морском патруле. Или она вела себя так, будто ей нравится… а это, вероятно, и значит, что ей нравилось. Одна из черт, которые всегда восхищали его в Магдалене: эта девушка никогда не скрывала своих мыслей. А лесть она просто терпеть не могла. Считала ее восьмым смертным грехом.:::::: Эх, Манена! Ты и сейчас, наверное, не понимаешь, что сделала со мной! Ты пришла на день рожденья Йеи не затем, чтобы меня увидеть. Тебе было наплевать, что со мной произошло. Ты пришла швырнуть меня под автобус, притом без всякого предупреждения. Последние пару недель ты как-то отдалилась, но я всему легко находил объяснение, еще бы нет… Говорил ли я тебе когда-нибудь, что чувствовал, лежа рядом с тобой? Я хотел не просто проникнуть в тебя… я хотел так в тебя ворваться, чтобы моя кожа сплелась с твоей и они стали бы общей… твои ребра оказались бы внутри моих, а наши бедра срослись… навсегда… каждый твой вздох был бы в моих легких… Манена! Мы с тобой были одна Вселенная! А та, другая, внешняя, вращалась вокруг нас… Мы были солнцем! Довольно глупо, что я никак не перестану о тебе думать. Не сомневаюсь, ты-то меня давно забыла… и меня, и Хайалию… «Я встречаюсь с другим человеком…» В ту самую секунду, как ты это сказала, я уже знал, что это американо. И сейчас не сомневаюсь… Мы все себя дурачили в Хайалии, конечно… все, кроме тебя. Хайалиа – часть Кубы. Окруженная тоже Кубой… весь Майами наш, весь Большой Майами наш. Мы его заняли. Мы вроде Сингапура, Тайваня или Гонконга… Но в глубине души мы знаем, что мы – всего лишь подобие кубинского вольного порта. Настоящая власть, настоящие деньги, настоящая движуха и настоящая роскошь – у американос… и теперь я понимаю, что ты всегда хотела к этому прикоснуться… хотела всего этого, что не давало тебе…::::::