И Генка искоса поглядывал на Сеньку, опасаясь, что тот подаст Акимке тайный знак. Но Сенька сидел спокойно, сложив руки на коленях. Спиной он, конечно, ничего не сумеет изобразить. Попался! Теперь-то уж придется рассказать, что делал позавчера…
Мальчики, с надвинутыми на лоб кепками, сидели на бревне не оборачиваясь. Акимка ходил и сопел сзади них.
– Отгадывай скорей, – сказал Генка. – Целый год будешь искать?
– Сейчас, сейчас, – ответил Акимка.
Он засопел где-то совсем у Генкиного уха, и не успел Генка опомниться, как Акимка изо всех сил ударил ладонью его по голове, прямо по кепке. В ту же секунду липкая, вонючая яичная жижа потекла Генке на лоб и глаза.
Разъяренный Генка вскочил и сорвал с себя кепку. Жижа потекла сильнее, залепляя глаза. Яйцо было тухлым. Генке казалось, что весь он с головы до ног издает нестерпимое зловоние.
– А ты говорил, не отгадает! – покатывался с хохоту Сенька.
Акимка со своим обычным понурым видом что-то чертил на песке кривым ногтем ноги.
Краем рубахи и пучком травы Генка вытер лицо и голову (носовой платок он, как всегда, забыл в палатке) и сказал:
– Ладно, ваша взяла. В другой раз не разыграете!
– Там посмотрим, – отрезал Сенька. – Больно вы много из себя воображаете!
И уже совсем злобно добавил:
– Подумаешь, комсомольцы!
В мрачном настроении вернулся Генка в клуб.
Там кипела работа. Заделывались дыры в стенах, выравнивались земляные полы, устраивались сцена, кулисы и занавеси, стеклились окна, в полы вкапывались столбики, к ним прибивались доски – будущие скамейки; ребята писали лозунги, рисовали плакаты, устанавливали елки вдоль стен, а под потолком подвешивали гирлянды из елочных ветвей вперемежку с разноцветными бумажными флажками.
– Ну как? – спросил Миша.
– Пока ничего, – мрачно ответил Генка.
– Не проболтался?
– Нет!
– А почему желтые пятна на лице?
– Где?! – Генка провел рукой по щеке. – Ничего, просто так… Они меня, черти, с яйцом разыграли…
– И ты попался?
– Я не знал.
– Не знал, как с яйцом разыгрывают… Эх ты!
– Что же ты меня не предупредил?
– Откуда я знал, что ты попадешься на такой дешевый розыгрыш?
Генка обиделся:
– И ты еще смеешься! Ну, попался, что же из этого? Во всяком случае, я вел себя осторожно. Сенька ни о чем не догадался. Так что можешь не беспокоиться.
– А это главное, – примирительно сказал Миша. – Ладно! Все, что нам надо, мы узнаем. А пока бери этот плакат, влезай на лестницу и прибей его вот здесь, на стене.
Расстроенный Генка взял плакат, подтащил к стене лестницу, зажал в зубах четыре гвоздя и с молотком в руках полез наверх.
Он прибивал плакат, но мысль о постигшей его неудаче не выходила из головы. Как хорошо все шло! А теперь Сенька будет над ним смеяться… При всех. Очень приятно!..
Растравляя себя таким образом, он вбил один гвоздь, потом другой. И когда он вынимал изо рта третий гвоздь, то обнаружил, что четвертого гвоздя нет. Куда же он делся? Ведь он не выронил ни одного гвоздя. Генка пересчитал прибитые гвозди – ровно три! Затем осторожно пошарил языком за одной щекой, потом за другой – нет!
Генка похолодел: неужели он проглотил гвоздь?
Гвозди маленькие, обойные, проглотишь – и не заметишь. Генка медленно спустился с лестницы и тщательно осмотрел пол. Может быть, он уронил гвоздь?.. Нет, нигде нет!.. Генка выпрямился, и в эту минуту у него закололо в животе, под ложечкой… Закололо и перестало… Так и есть – проглотил гвоздь! Что же будет?!
Вытаращив от ужаса глаза, Генка хватал себя то за грудь, то за живот. Он уже чувствовал, как гвоздь медленно движется у него по пищеводу. То тут заколет, то там… И вот сейчас на каком-нибудь повороте гвоздь застрянет и начнет прокалывать ему и кишки и желудок.
– Что с тобой? – спросил Славка.
Генка глотнул воздух и, едва дыша, произнес:
– Проглотил…
– Что проглотил?
– Гвоздь.
Это потрясающее известие было сообщено подошедшему Мише, затем подбежавшей Зине Кругловой, Киту, Бяшке. Через несколько минут все окружили Генку.
– Как же ты проглотил его? – спросил Миша.
Но Генка только разевал рот и делал рукой движения, показывающие, как гвоздь совершает свой путь по животу.
– Может быть, ты его не проглотил? – с надеждой в голосе спросил Миша.
Генка растопырил четыре пальца и прошептал:
– Было четыре, осталось три…
– Надо его по спине ударить, – предложила Зина Круглова.
– Что ты, что ты! – закричал Бяшка. – Только хуже будет: вобьем гвоздь в кишки и больше ничего. Рвотное – вот единственное средство.
– Рвотное? – ужаснулся Кит. – Ты с ума сошел! Разве можно так просто выдирать гвоздь обратно? Он обязательно застрянет. Помню, я однажды кость проглотил…
– Подожди ты со своей костью! – перебил его Миша. – Нашел когда о кости рассказывать!..
– Нужно Генку опустить вниз головой, – предложил Сашка Губан, – потрясти за ноги, гвоздь и выскочит.
Слушая эти приятные советы, Генка только поворачивал голову то в одну, то в другую сторону.
– Вы его в земскую отведите, – посоветовал Жердяй.
– Что за земская?
– Больница земская. В соседней деревне.
– Он не дойдет.
– А вы его на лошади. Попросите у председателя подводу и отвезите.
Миша с Жердяем побежали к председателю сельсовета. Через некоторое время они вернулись на подводе. Генка сидел на стуле и стонал, поминутно хватаясь то за грудь, то за живот. Ему казалось, что проглоченный гвоздь путешествует по всему телу, то вверх, то вниз, то вправо, то влево.
Генку погрузили на телегу. На ней, держа в руках вожжи, сидел художник-анархист Кондратий Степанович. Председатель сельсовета поручил ему отвезти Генку в больницу. Вместе с Генкой поехал Миша. Остальным ребятам он велел вернуться в клуб и быть осторожными: ни в коем случае не брать в рот гвоздей.
Всю дорогу Генка стонал, корчился, хватался за живот и мотал головой. Каждое подрагивание телеги на ухабах и неровностях разбитой мостовой причиняло ему мучительную боль. Он так жалобно смотрел на Мишу, что у того разрывалось сердце от сострадания. Он боялся, что Генка сейчас умрет, и ему казалось, что Кондратий Степанович едет слишком медленно и больше занят своими рассуждениями.