– Он просто так спросил… Не видишь разве, дурачок еще, ничего не понимает.
Витька погрозил Фургону пальцем:
– Много знать хочешь, треплешься. Не суйся, за тебя все сделают.
Он замолчал, прислушался: дергали чердачную дверь. Витька сделал знак сидеть тихо, спустился на чердак, прокрался к двери, прислушался.
За дверью разговаривали. Витька узнал голоса Миши и Генки:
– …Кто то запер дверь. Управдом, что ли…
– …Замка нет, изнутри заперта…
– …Пойдем со двора.
Было слышно, как они спускаются по лестнице.
Витька вернулся на крышу, лег на спину:
– Мишка с Генкой… Убрались…
Миша и Генка вернулись во двор и подошли к пожарной лестнице.
Миша надел на шею моток проволоки, прикрепил к поясу связки роликов и стал взбираться по лестнице. За ним, с двумя шестами, последовал Генка.
Их подъем был прерван появлением в окне женщины с растрепанными волосами и банкой в руке.
– Хулиганы! Ворюги! – кричала женщина, поворачиваясь во все стороны и показывая банку жильцам. – Полбанки варенья сожрали!
Миша недоуменно смотрел на нее:
– Не трогали мы вашего варенья.
Мужчина в подтяжках, в другом окне, укоризненно качал головой:
– Стыдно, Миша, а еще комсомолец. И ты, Генка! Вот уж не ожидал.
– Не видели мы никакого варенья! – закричал Генка.
– Хулиганы! Бездельники! – бушевала женщина.
– Какое варенье? – осведомился Миша.
– Еще спрашивает! Клубничное.
– Извините, мы не едим клубничного варенья.
Мальчики поднялись выше.
– Мытарства первых радиолюбителей, – сказал Миша. – Такие, как ты, прокладывают дорогу в будущее.
– Сознание этого только и поддерживает во мне бодрость духа, – ответил Генка, подтягивая шесты.
На восьмом этаже из окна выглянул русоволосый рабфаковец, подмигнул:
– Радиозайцы?
– Мы зарегистрированные.
– Будете крышу ломать? Крыша то надо мной.
– Даже не дотронемся, – успокоил его Генка. Миша проделал то же, что и Витька: раскачал верх лестницы, перебрался на крышу, удержал лестницу. Генка передал ему шесты и тоже перебрался на крышу.
Они не удивились, увидев на крыше Витькину компанию: они сами в свое время лазили сюда погреться на солнышке. Но компания была враждебной. И этот пир… Откуда такие яства? Ворованное, в этом не могло быть сомнений.
Миша не хотел затевать разговор здесь, на крыше. Не место.
Но Генка, как всегда, не смог удержаться:
– Богато живете!
– Живем! А что?! – ответил Витька, спокойно отхлебывая ситро из горлышка бутылки. – Завидно?
– Наверно, – пробормотал Генка, прикрепляя шест к дымовой трубе.
Когда Миша натягивал антенну, лежавший на его пути Витька не пошевелился. Миша перешагнул через него. Витька ухмыльнулся.
Убедившись, что спуск висит хорошо, между окон, Миша и Генка через слуховое окно спустились на чердак, пролезли через балки и подошли к чердачной двери.
– Устроили ночлежный дом, – сказал Генка и оторвал задвижку. – Сам ворует, – продолжал он, спускаясь с Мишей по лестнице, – и маленьких приучает. Вот тебе и диспут! Плевал он на наш диспут. Его надо изолировать.
Очутившись во дворе, они натянули свисающий с крыши провод.
Из окна выглянул Славка.
– Приходи, сейчас слушать будем, – сказал Генка.
– Ладно!
В это время из подъезда вышел Валентин Валентинович Навроцкий, на этот раз не в светлом, а в темно синем бостоновом костюме.
– Здравствуйте, Миша!
– Гутен таг! – ответил Миша.
Навроцкий сделал вид, будто не заметил насмешки.
– Радио устраиваете?
– Пробуем, – ответил Генка.
Миша пристально и изучающе рассматривал Навроцкого.
Навроцкий ответил ему таким же взглядом.
Так некоторое время они молча смотрели друг на друга.
Потом Навроцкий сказал:
– Радиостанция Коминтерна скоро начнет свои передачи. Так, во всяком случае, пишут в газетах.
Миша молчал.
– Кстати, – продолжал Навроцкий, – на крыше вы не встретились со своим недругом?
– С каким недругом?
– С этим, как его, Альфонсом Доде, так, кажется, его зовут.
– Его зовут Виктор Буров, – хмуро ответил Миша.
– Возможно. Как раз перед вами он со своим акционерным обществом взобрался на крышу.
– Чердак – его постоянное местожительство, там и ночует, – сказал Генка.
– Я поражен, – сказал Навроцкий. – Он так легко отделался. Размахивал финкой, а его подержали час в милиции и отпустили.
– Он никого не зарезал, – возразил Миша.
– Но была попытка.
Навроцкий был прав, но Миша не хотел с ним соглашаться.
– Я думаю, была только попытка похвастаться своим ножом.
Навроцкий засмеялся:
– Он хвастун, оказывается, вот почему его называют Альфонсом Доде… Но, знаете, сегодня он хвастается ножом, завтра пустит его в ход. Мы в обществе «Друг детей» часто сталкиваемся с подобными ситуациями – один негодяй портит десяток детей: они тоже заводят ножи.
– Этого мы ему не позволим, – сказал Генка, – как нибудь справимся. Не с такими справлялись.
– Между прочим, – сказал Навроцкий, – у одного моего приятеля есть итальянский детекторный приемник. Свой вы, наверно, сами собрали?
– Сами, – подтвердил Генка.
– Ну вот, а то фабричный, настоящий, их производят в Италии. Если хотите, я попрошу на время, вы послушаете, может быть, скопируете что либо.
– Спасибо, мы попробуем свой, – ответил Миша.
– Желаю успеха, – сказал Навроцкий.
Тот же комод, покрытый белой салфеткой с кружевной оборкой, квадратное зеркало с зеленым лепестком в углу, моток ниток, проткнутый длинной иглой, старинные фотографии в овальных рамках с тиснеными золотом фамилиями фотографов. Мало что изменилось в этой комнате. Только вместо широкой кровати с горой подушек стояли две узкие койки: одна, огороженная занавеской, для тетки, другая для Генки. На маленьком столике в углу – детекторный приемник, пачки тонкого шнура в белой обмотке, шурупы, гайки, винты, отвертка.