– Расскажи мне то, чего ты не захотел рассказать Мише.
– Я тебя не понимаю, – растерянно пробормотал он.
– Прекрасно понимаешь. Или я неясно выражаюсь?
Она смотрела на него своими зелеными глазами, и он вдруг ощутил страх перед ее твердым, холодным, выжидающим взглядом… Неужели знает о ключах? Откуда? Валентин разоткровенничался? Не может быть!
– Повторяю тебе: я не понимаю, о чем ты спрашиваешь.
– Я спрашиваю про историю с вагоном.
Слава богу…
– Люда, и ты о том же… Господи, обыкновенная фабричная история: дают вагон, не дают вагон, грузят, разгружают, отпускают, отменяют, один успел отправить, другой не успел, Валентин Валентинович успел, Мише Полякову это не нравится, что тут поделаешь?.. Ей богу, не ломай над этим голову, это так несущественно. Хочешь еще пирожного?
– Спасибо, у меня есть. Значит, об этом ты не хочешь говорить.
– Нет, почему, если тебе угодно…
– Ты не хочешь говорить, – повторила Люда четким голосом, каким обычно отвечала уроки, – ты не хочешь говорить, и я не настаиваю. Второй вопрос: зачем во время лабораторных к тебе приходил Навроцкий?
Она сказала не Валентин Валентинович, а Навроцкий.
И как смотрит! Никогда не видел ее такой. Черт возьми, знает она о ключах или нет?
– Люда, а почему ты меня допрашиваешь?
– Я тебя не допрашиваю. Допрашивать тебя будут в другом месте. Я с тобой беседую всего лишь. Миша, по твоему, продолжает свои игры. Возможно. Но для меня игры кончены: у меня убили отца.
Черт возьми, как она смотрит! Сумасшедшая, честное слово!
– Не меня ли ты подозреваешь в этом?
– Юра, в последний раз: зачем ты выходил к Навроцкому?
Опять она говорит – Навроцкий!
Юра отодвинул тарелку, лимонад, поставил локти на стол.
– Ты чудачка! Хорошо! Я не хотел, не имел права говорить, я связан честным словом. Но поскольку ты придаешь этому такое значение, я скажу: Валентин Валентинович говорил со мной о наборе.
– О каком наборе?
– Косметическом, который он принес твоей маме.
– Он не преподносил маме никакого набора.
– Как это?!
– Он не преподносил маме никакого набора.
– Да ты что?! Он его подарил, причем довольно оригинальным способом.
– Подарил… Оригинальным способом… Набор… Как ты думаешь, могла моя мама взять от него какой то подарок? С чего ты взял? Он сам это сказал?
Юра ошеломленно смотрел на нее.
– Я у тебя спрашиваю: он тебе сам это сказал?
– Видишь ли… – Юра лихорадочно обдумывал, что ему сказать; он все начинал понимать, начинал догадываться. – Ты меня вынуждаешь говорить такие вещи. Он не сказал, что подарил, он сказал, что хочет подарить, и хотел это сделать через меня…
Люда молча слушала.
– Ну вот, – продолжал Юра, – я, естественно, отказался все же, признайся, несколько щекотливое предложение… Тогда он сказал, что сделает это сам. Вот и все.
– А что за оригинальный способ?
– Ну, он так сказал… «Это будет оригинально» – вот так он сказал…
– Нет, я слышала слово «способ»…
– Возможно, я оговорился… Ты ведь знаешь, он любит такие «изящные» обороты…
– Твои объяснения меня не удовлетворяют, ты не договариваешь.
– Ну, знаешь… Я тебе все сказал, даже больше, чем следовало.
С неумолимой ясностью Юра вдруг осознал не совсем еще понятную, но безусловную связь между ключами и тем, что произошло в семье Зиминых. Как бы далеко ни отстояло одно от другого, какова бы ни была истинная роль Валентина, все равно он, Юра, соучастник чего то страшного, ужасного, может быть, именно он открыл убийцам дверь.
Страх перед возмездием охватил его. И страх перед Валентином Валентиновичем: этот человек не остановится ни перед чем, убьет его так же, как убил Зимина.
Ни о чем не спрашивать, не выяснять, не рассказывать, не ходить к Валентину, отойти в сторону, порвать, отговориться тем, что готовится в институт… Мысль! Уехал на дачу готовиться к экзаменам. Валентин не посмеет явиться на дачу, незнаком с его родителями. Так постепенно все забудется. Нет, не забудется. Витька арестован, идет следствие. Миша Поляков что то подозревает, и Люда тоже подозревает. Доберутся до Валентина, доберутся и до него.
А может быть, он все выдумывает, может быть, ничего нет. Валентин – убийца! Невозможно!.. Невозможно!.. Спешат прохожие, громыхают трамваи, дребезжат пролетки, все как всегда. Он причастен к убийству?! Не может быть! К Валентину немедленно, не откладывая, он все объяснит, расскажет, успокоит…
С замирающим сердцем нажал он кнопку звонка. Там, за дверью, его судьба.
В сетке, туго стягивающей влажные блестящие волосы, Валентин Валентинович был похож на молодого человека с рекламы туалетной воды «Вежеталь». Скользнул взглядом по Юре.
– Чем ты взволнован?
– Почему?.. Шел из школы, зашел…
Окно открыто. При открытом окне Валентин ничего с ним не сделает. Шум двора прибавил Юре смелости.
– Миша Поляков пристает ко мне с вагоном, помните, что тогда отправили.
– Он и ко мне с этим привязывался, – ответил Валентин Валентинович небрежно. – Ну и что?
– Я просто так рассказываю…
– Ах, так? Ну, рассказывай!
– Вот и все!
– Может быть, не все?
Даже не предложил сесть. Развалился в кресле, покачивает ногой, легонько трогает сетку на голове.
– Видите ли, – неуверенно начал Юра, – у нас такой порядок: во время занятий нельзя выходить из школы.
– Такой порядок во всех школах.
– В других школах есть гардеробщицы, они запирают дверь, а у нас самообслуживание, ключ в дверях, ставка на сознательность.
Валентин Валентинович покачивал ногой, трогал повязку на голове.
– Когда я выносил ключи, – продолжал Юра, – меня заметил дежурный по школе и доложил Мише Полякову.
– Почему именно ему?
– Он председатель учкома.
– И ему докладывается каждый такой случай?
– Когда как…
– Дежурный видел тебя, но разве он знает меня?
– Да, он живет в нашем доме и знает вас.
– Как его имя?
– Саша… Саша Панкратов.
– И видел, что ты передал мне ключи?