Его сюда… принесли?
Ощущение чужого присутствия. Голоса, слышимые на грани восприятия. Не разобрать. Только рябь пробегает по поверхности сознания. Словно пальцы коснулись шелка. Вразнобой.
Вокруг бушевал океан энергий. Чужих, чьих-то.
Его сила спряталась, затаилась и он ощущал собственную беспомощность. Ему нужно быть в другом месте. Кэроу придет – а его нет. Может быть, уже пришла. Со временем что-то творилось. Сколько прошло, десять минут? Несколько часов? Неважно. Точка. Есть только настоящее. Нужно просто настроиться на нужное тебе мгновение. И открыть глаза.
Бесконечное число направлений, и нет никакой подсказки. Однако это тоже неважно, ведь открыть глаза он не может. На веки что-то давит.
Что с ним сотворили?
Ощущение бессилия – особенно острое, поскольку вмешательство произошло в тот момент, когда надежда почти сбылась. Все рухнуло так стремительно! Кэроу ждет, она ничего не понимает.
Нестерпимо.
Акива и не стал терпеть. Он рванулся.
И снова в голове ударил гром. Рассудок Акивы отпрянул, но ненадолго. Гром – всего лишь звук. Если это – единственное, что держит его здесь, то разве он не справится? Акива собрал каждую ниточку своей собственной силы, скрутил в один тугой жгут – в один безмолвный рев – и толкнул.
Что-то безжалостно разрывало его изнутри на части, а он рвал в ответ.
Он проломился из этой глубины, из этой темницы наружу – внутрь собственного «я». Наконец вернулись ощущения. Ребра прижаты к камню. Он лежит на земле, и рядом раздаются голоса.
– Так нельзя.
Женщина. Голос звучит странно, женщина говорит на языке серафимов, но с непривычными модуляциями, и понимать удается с трудом.
– Мы потратили здесь достаточно времени. Впустую. – Еще одна женщина, голос резче и моложе. – Нужно было дождаться конца свидания? Полагаешь, ему было бы легче оторваться после того, как он ее распробует?
– Распробует? Он влюблен, Скараб. Ты должна предоставить ему выбор.
– Здесь нет выбора.
– Есть. Ты уже предоставила ему выбор.
– Сохранив жизнь? Я думала, ты обрадуешься.
– Я и рада. – Вздох. – Но это должно быть его решение, разве ты не понимаешь? Или он навсегда останется нашим врагом.
– Не испытывай мое терпение, старуха. Ты ведь знаешь, что я найду применение такому врагу?
Тяжелое, неприятное молчание. Акива понял, что говорят о нем – но это было все, что он понял. Какой выбор? Какой враг?
Скараб, так зовут молодую. Что-то еще. Что-то, что он должен знать.
Когда заговорила вторая, ее голос напряженно звенел:
– Найдешь применение? Сделаешь струну для своей арфы? Именно это ты уготовила для моего внука?
Внук. В первый момент Акива подумал: они не обо мне. Какой еще внук? Он – ублюдок. Он…
– Только если бы иного выхода не было.
– Иного выхода?! – Это прозвучало как всхлип. – Дурное ты затеяла, Скараб. Мы не воины…
– А зря.
Потрясенное молчание.
– Мы были воинами, – продолжила Скараб. В голосе звучало упрямство, своеволие юности перед лицом старости. – И будем снова.
– Что ты такое говоришь?
Защитница Акивы, его… бабушка?.. была в ужасе. В ошеломлении. Акива почувствовал ее беспокойство, ее страх и растерянность. Ощутил их как свои собственные. Точно так же он вытолкнул свое отчаяние, донес его каждому солдату там, в пещерах Кирин. Женщина назвала его внуком – и в мозаике его жизни встал на место еще один элемент. Скараб.
В посланной стелианцами в ответ на объявление войны корзине с фруктами, которая так взбесила Иорама, не было никакой записки. Зато была печать – восковой оттиск с изображением жука-скарабея.
Стелианцы.
Акива открыл глаза и в одно слитное движение поднялся. Пещера, такая же, как все пещеры Кирин; так же жутко завывают воздушные флейты. На душе полегчало. Его не унесли далеко, и Кэроу сейчас где-то поблизости. Он сможет ее найти, и все пойдет как надо.
Его внезапный рывок привлек внимание двух женщин. Ни одна не отпрянула, даже не отступила ни на шаг. Скараб перевела на него взгляд, и непонятная сила вновь заморозила его суставы. Снова, как раньше, когда он ощутил чье-то невидимое присутствие в умывальне, Акива понял, на какой тонкой ниточке повисла его жизнь.
Какой хрупкой.
Они держали его обездвиженным и внимательно разглядывали. Все, что он мог сделать, – посмотреть в упор.
Он не видел ни одного стелианца с пятилетнего возраста, когда его уводили от матери. Акива бросил тогда последний отчаянный взгляд через плечо. Сейчас перед ним стояли две женщины, и старшая…
Акива не мог утверждать, что она похожа на Фестиваль – он просто не помнил лица матери, – но теперь взглянул на эту женщину, и ему показалось, что помнит. Скараб назвала ее «старухой», однако старой она не была, хотя, конечно, не была и молодой. Заботы оставили на ней свой след, прорезав морщины у глаз, скорбно опустив уголки рта. Волосы, уложенные короной, сияли серебряным светом. Красиво. В глазах все еще отражался след недавнего потрясения и глубокая, очень глубокая печаль.
А вторая…
Свободно распущенные черные волосы. Грозового цвета туника косыми складками спадала на худощавое тело, оставляя обнаженными смуглые руки, унизанные золотыми браслетами. На лице застыло жесткое выражение. Не отпечаток испытываемых эмоций, как у Лираз или Зузаны, – это выражение было вылеплено там изначально. Пронзительный взгляд, Брови, как у хищной птицы, глубоко посаженные глаза. Скулы и челюсть казались вырублеными острым резцом, а вот темные губы – полными и мягкими.
До тех пор, пока она не улыбнулась – и зубы не превратились в иглы.
Акива отпрянул.
Только сейчас он заметил, что в пещере находятся еще трое: женщина и двое мужчин. Они, не вмешиваясь, внимательно следили за ситуацией.
– Шустрый, – сказала Скараб, снова привлекая к себе внимание Акивы. Сейчас у нее были обычные, белые ровные зубы. – Полагаю, тебя не следует недооценивать. – Она повернулась к собеседнице. – Или это ты освободила его, Певчая?
Пожилая женщина качнула головой, не отрывая от Акивы глаз.
– Нет, королева.
Королева?!
– Но я не буду снова его связывать, – продолжала женщина. – Я бы хотела говорить с ним, обращаясь сообразно происхождению.
– Поговорить о чем? – спросил он. – Что вы от меня хотите?
Ответила Скараб, бросив темный косой взгляд на Певчую. Она держалась по-королевски надменно, и Акива подумал, что если бы и не услышал обращения Певчей, все равно понял бы, кто она такая.
– Выбор уже сделан. Мной. Радуйся.