Охота, охота, охота.
Охота… на кого?
9
Посадка
Пришествие. 6 часов спустя
В пятнадцать часов двенадцать минут по Гринвичу ангелы совершили посадку. К этому времени отряд оставил за спиной Самарканд, миновал Каспийское море, пролетел над Азербайджаном. Шли часы, а пункт назначения оставался загадкой. Маршрут вел на запад, через небо Турции. После пересечения тридцать шестого меридиана поворота на юг не было, так что мысль о Святой Земле приходилось отбросить. В конце концов, все деньги церкви хранятся в Ватикане, а деньги еще никому не помешали.
Продолжая держать ровный строй – двадцать отрядов по пять десятков воинов в каждом, – ангелы совершили посадку на величественную площадь собора Св. Петра в Риме.
Ученые, студенты и аспиранты, собравшиеся у телевизионных экранов в подвальном этаже Музея естествознания в Вашингтоне, в молчании смотрели, как Папа, в регалиях, приличествующих его титулам: Римский епископ, наместник господа нашего Иисуса Христа, преемник апостолов, Верховный понтифик Всемирной церкви, глава архиепископов и митрополитов Италии, глава священного Ватикана, Слуга слуг Божьих, Его Святейшество, – сделал шаг вперед и поприветствовал своих великолепных гостей.
В ответ на приветствие центральная фаланга перестроилась. Деталей никто не разобрал. Камеры снимали с воздуха, с вертолетов, и оттуда ангелы выглядели, как ожившее кружево огня и белого шелка. Тонко и изысканно. Потом один из них шагнул вперед – только вздрогнул плюмаж на серебряном шлеме – единым текучим движением, а остальные опустились на одно колено.
Трепеща, Папа приблизился, рука поднялась в благословляющем жесте, и ангел чуть склонил голову.
Двое стояли лицом к лицу. Казалось, они ведут беседу.
– Папа… он выступает от имени человечества? – потрясенно спросил зоолог.
– А что не так? – ответил ошарашенный антрополог.
Коллеги Элизы создали своего рода специальный информационный центр, стащив в одно пустое просторное помещение телевизоры и компьютеры. За несколько прошедших часов накал комментариев почти полностью поменял полярность: уверенность, что это мистификация, уступила место растерянному: «как же это, ведь если это правда, то… и что, черт возьми, это такое?!»
Телекомментаторы несли чушь, впадали в экстаз и цитировали Библию.
Апокалипсис. Армагеддон. Вознесение. Бла-бла-бла…
Заклятый Элизин враг, Морган Тот – который с пухлыми губами – использовал совсем другой лексикон.
– Похоже на вторжение Чужих. Военные знают, как отражать угрозу извне. Есть алгоритмы.
Алгоритмы. Угу. Уж ему-то известно наверняка.
– А что творится с народом! – смеясь, воскликнула Ивонна Чен, микробиолог. – Второе Пришествие! Спасайся кто может!
Морган демонстративно вздохнул. Подчеркнуто терпеливо.
– Смеетесь? Ну-ну, смейтесь, – снисходительно сказал он. – Что бы это ни было, пусть лучше между мной и ими окажется парочка самолетов. Я, что ли, единственный на планете, кто еще не сошел с ума?
Габриэль изобразил фанфары:
– О да, Морган Тот, о да! Возглавь нас!
– С радостью.
Морган слегка поклонился и откинул назад изысканную длинную челку. Смазливая физиономия, покатые плечи и шея, как у цыпленка. Его пухлые губы не покидала фальшивая ухмылка. И Элиза постоянно боролась с желанием отодвинуться и убрать от греха подальше мелочь и мармеладки.
И собственные кулаки.
У них на двоих был общий научный руководитель: доктор Чодри. Оба считались перспективными исследователями в одном из самых революционных направлений – эволюционной биологии, но с самого дня их встречи Элиза испытывала неприязнь к этому белому плюгавому задаваке. Неприязнь на грани тошноты. Морган откровенно засмеялся, когда услышал название непритязательного университета, который она окончила, – ты, верно, шутишь, старушка? – и это было всего лишь началом.
Он демонстративно не желал верить, что свое место здесь она заработала тяжелым трудом, – и его недоверие граничило с оскорблением. Иногда, стоило доктору Чодри улыбнуться Элизиной шутке или склониться над ее плечом, считывая с приборов показания, на физиономии Моргана начинала гулять гадкая ухмылочка, приводившая Элизу в ярость. Ее как будто окунали в грязь; ее и профессора, почтенного, женатого, по возрасту годящегося ей в отцы. Элиза давно привыкла к тому, что ее недооценивают: из-за цвета кожи, из-за того, что она женщина. Но никто никогда не вел себя так отвратительно, как Морган. Ей страшно хотелось схватить его за плечи и потрясти. Даже после всего, что с ней было, Элиза сохранила мягкость характера, и ярость по отношению к Моргану приводила в бешенство: значит, Морган Тот способен ею манипулировать, гнуть, как проволоку, просто самим фактом присутствия своей омерзительной личности.
– Ну, давайте, ребята, – сказал Тот, обращаясь к фигурам на экране.
Ангел в шлеме и Папа по-прежнему о чем-то говорили. Какой-то репортер перетащил камеру к ним поближе, прямо на брусчатку. Правда, недостаточно близко, чтобы разобрать слова.
– О чем они там болтают? – вопросил Морган. – Совершенно ясно, что небожителями там и не пахнет.
– Пока ничего нельзя утверждать.
Элиза услышала свой голос как будто со стороны и поморщилась. Получилось, что она защищает ангелов. Господи, что за ирония судьбы – она защищает ангелов!
Только Морган мог спровоцировать ее на такое. Его голос: агрессивный, визгливый, неприятный – включал в ней какие-то механизмы, побуждая ввязываться в спор. Неважно, какой точки зрения он придерживался, – она всегда бралась отстаивать противоположную. Если бы он выступил на стороне Света, Элизе пришлось бы защищать Тьму.
А она очень, очень ее не любила.
– Ты ведь ученый? – подколола она Тота. – С каких это пор ученые делают выводы, еще не получив информацию?
– В точку, Элиза. Информация. Нам нужна информация. Я сомневаюсь, что Папа намерен ее добыть. И что-то нигде не объявляли, что этим озаботился наш президент.
– Не слышали еще не означает, что он этого не делает. Он сказал, анализируются все возможные сценарии.
– Да черта с два! Если бы в Ватикане приземлилась летающая тарелка, стали бы они расчищать для нее посадочную полосу прямо в середке площади святого так его Петра?
– Но это не летающая тарелка, не так ли, Морган? Ты на самом деле не видишь разницы?
Она знала, что спорить бесполезно, но это было какое-то сумасшествие. Поганец делал вид, будто ситуация его не трогает. Таким образом он как бы оказывался над «серым большинством», удивляясь, какая полная ерунда их беспокоит. Какие примитивные у них заботы. Религия? Нет, не слышал.