– Вам плохо? – спросил доктор Чодри.
– Все в порядке, – ответила она, пытаясь скрыть возбуждение.
Ей не хотелось, чтобы он счел ее брезгливой неженкой; она очень, очень не хотела, чтобы он пожалел, что взял с собой ее, а не Моргана Тота. Поэтому Элиза снова шагнула к поддону и продолжила работать, усердно игнорируя… карты Таро, который теперь лежали у нее в голове уже картинкой вверх.
Другой мир, он существует.
Это она тоже знала. В школе Элиза пренебрегала физикой, отдавая все время биологии, поэтому у нее были только самые поверхностные представления о теории струн. Однако она знала, что там рассматривается возможность существования параллельных вселенных. Это если говорить научно. Она не помнила, при каких условиях это возможно, – впрочем, неважно. Есть другой мир. И она вовсе не обязана это доказывать.
Ад. Доказательство лежало прямо перед нею. Мертвые аргументы здесь, у ног. Живые аргументы в Риме. И – вот ведь в чем ирония! – человечеству все же придется отражать вторжение Чужих. Так сказал Морган Тот и не ошибся. Маленький засранец попал в точку. Это именно вторжение Чужих. А то, что пришельцы выглядят, как ангелы и демоны, и явились не из внешнего космоса, а из параллельной вселенной, – так разница не принципиальна. Элиза представила, как выкладывает эту теорию двум профессорам, – и чуть не засмеялась в голос. И только потом распознала за рвущимся из груди смехом истерику.
Дело не в тварях, вони, жаре, ее усталости и даже не в рассуждениях о параллельных вселенных. Она знает. Знание живет где-то внутри ее разума – и уверенность в его истинности погребена глубоко-глубоко, как твари на дне ямы. Только чудовища мертвы и никому не могут причинить боль. А знание способно разнести ее на клочки.
Разнести ее рассудок.
Такое уже было. «У тебя дар», – сказала ей мать, когда еще девочкой она лежала на больничной койке, истыканная трубками и окруженная бибикающими приборами. Тогда ее сердце впервые дало сбой, превратившись в комок хаотично содрогающихся тканей; тогда она чуть не умерла. Мать не обняла ее, просто опустилась на колени, сложив руки в молитвенном жесте. В глазах экстаз – и зависть. И потом, после, тоже всегда – зависть. «Ты станешь нашими глазами. Нашим поводырем».
Только Элиза вовсе не хотела быть поводырем. Ей достался не дар – проклятие. Она сознавала это с раннего детства. В истории ее семьи дар сосуществовал с безумием, и ей вовсе не улыбалось становиться очередной свихнувшейся «пророчицей», завывающей про апокалипсис и бросающейся на стены. «Пророчицей», которой дорога одна – в психушку. Элиза изо всех сил старалась подавить «способности» и строить жизнь без оглядки на семейные сдвиги. И ей удалось. Еще подростком она выиграла стипендию Национального научного фонда и сумела сбежать из дома. А теперь и вовсе – скоро получит ученую степень! Ей удалось все – за единственным исключением: кошмары никуда не делись. Они преследовали ее все эти годы. Слишком жуткие, чтобы просто проигнорировать. Слишком навязчивые, чтобы она могла их побороть. Они наложили отпечаток на всю ее жизнь.
Сейчас в ней прорастала новая тревога и новое знание. И это пугало до дрожи. Легкая поначалу головная боль сменилась страшными приступами; что-то, спрятанное глубоко внутри черепной коробки, ворочалось и просилось на свободу.
Она вдохнула, выдохнула и сказала себе: можешь управлять мышцами? Значит, и рассудком сумеешь.
– Элиза, вам не дурно? Если нужно выйти отдышаться, пожалуйста…
– Нет-нет. Все отлично.
Она выдавила улыбку и снова склонилась над сфинксом.
Надежды доктора Амхали не оправдались. Швов не было. Не было ни единого признака того, что части разных тел собраны вместе злой волей «нового Франкенштейна».
Хотя кое-что они заметили.
Элиза долго держала рукой в перчатке мертвые руки сфинкса, уставясь на знак. Потом спросила:
– Вот это вы видели?
По молча брошенному взгляду доктора Амхали она поняла, что тот видел и, возможно, ожидал, когда это заметит кто-нибудь из них. Доктор Чодри несколько раз моргнул, присматриваясь, и пришел к тому же выводу, что Элиза.
– Девушка на мосту.
Девушка на мосту: синеволосая красотка, которая сражалась с ангелами в Праге. Элиза вспомнила ее ладони, а на них – глаза цвета индиго. Изображение попало на обложку журнала «Тайм» и стало с тех пор синонимом демона. Дети рисовали их шариковой ручкой, чтобы играть в злодеев. Новый знак, заменивший три шестерки.
– Понимаете ли вы, что это значит? – возбужденно воскликнул доктор Амхали. – Как мир воспримет новость? Ангелы прилетели в Рим; очень хорошо для христиан, так? Ангелы в Риме, предупреждают о демонах и грядущей войне. А здесь, в мусульманской стране, мы раскапываем… демонов. Как вы полагаете, какова будет реакция?
Элиза понимала его. И разделяла опасения. Мир и без демонов во плоти и крови вот-вот окончательно съедет с ума. Однако создания пробудили в ней любопытство, и она не желала разоблачить в них фальшивку.
В любом случае, пусть голова болит у правительств и дипломатов, полиции и военных. Работа ученых – исследовать останки. Все остальное их не касается. Предстоял большой объем действий: взять образцы тканей, выполнить полный комплекс измерений, представить подробнейшие фотоальбомы по каждому телу. Но сначала они просто осмотрятся.
– Все тела имеют такую метку? – спросил Чодри у марокканца.
– Кроме одного, – отозвался доктор Амхали.
Элиза удивилась. Впрочем, у следующего трупа, гигантской туши под белым покрывалом, метки на ладонях были, у тел в соседней палатке тоже, и в следующей, – так что Элиза о реплике доктора Амхали просто забыла. Последовательно обрабатывать тела было вполне достаточно во всех смыслах. Ее тошнило, настроение упало окончательно. Дергала, не отпускала мысль, что чудища пришли за ней. И от этого становилось по-настоящему страшно. Обходя палатку за палаткой, осматривая одно существо за другим, они ощущали себя посетителями передвижного зверинца. Где мертвы все звери. Страх сплетался с печалью.
Все существа представляли невероятное сочетание элементов самых разных животных; уровень разложения шел по нарастающей. Чем глубже они лежали в яме, тем дольше там находились, если судить по сохранности останков. Следовательно, существа были убиты в разное время. Что бы здесь ни случилось, резней это не назовешь.
А затем они подошли к последней палатке, стоящей в отдалении от остальных на противоположном краю могильника.
– Этого похоронили отдельно, – сказал доктор Амхали, поднимая клапан двери и пропуская их внутрь. – Могила совсем неглубокая.
Элиза вошла, и при виде последнего экспоната печаль накрыла ее с новой силой. У этого существа ладони были чистыми. Его похоронили даже с некоторой заботой: не бросили в зловонную яму, а положили отдельно и присыпали слоем земли и гравия. Тело покрывал сероватый налет пыли, превращая в своего рода скульптуру.