Альбертина приоткрыла глаза, чтобы удостовериться, что никого нет. Она считала себя соучастницей отвратительного преступления и не удивилась бы, увидев полицейского, пришедшего ее арестовать. «Нет, теперь мне не грозит опасность. Полицейские заявятся в Дебьен, но меня там не застанут. Если понадобится, я спрячусь в семейном пансионе. У меня есть заначка. Кто знает, может, Поль способен и меня прикончить. Во всяком случае, Луи Шарден в три утра был практически мертв. Мне не удалось привести его в сознание. А Поль завернул мальчика в одеяло и ушел, навьючив его на спину, будто тюк с грязным бельем». Молодая женщина едва сдержалась, чтобы не застонать.
«В этот момент мне бы поднять на ноги соседей, но Поль угрожал мне, сказал, что если я его заложу, то он обвинит меня в том, что именно я организовала весь заговор, и я кончу дни в тюрьме, там меня и казнят. Похититель маленького Линдберга был казнен на электрическом стуле» [60] .
Спокойная жизнь Альбертины в один день превратилась в хаос, и все из-за того, что она влюбилась в человека, понятия не имея о его истинной натуре. Удрученная горем, она еще раз перебирала свои ошибки. «Убийца! — мысленно твердила она. — Поль оказался преступником. Когда он вернулся, я поняла, что имею дело с безжалостным чудовищем в человеческом облике. Он велел сварить кофе покрепче, и я повиновалась, до такой степени была напугана. Я даже не посмела спросить, где мальчик».
Полный ненависти голос любовника с его холодными интонациями еще звучал у нее в ушах.
— Альбертина, утром ты позвонишь с почты Шарденам. Велишь, чтобы они доставили деньги в понедельник вечером в хижину их соседей Маруа, где варят кленовый сироп. Женский голос должен их успокоить. Кроме того, заверь их, что малыш находится у тебя и вполне здоров, а точное место они узнают из следующего звонка.
— Не хочу! — крикнула она в слезах. — Если они заявятся сюда с полицией, я пропала!
— Идиотка! Ты будешь уже далеко. Здесь никого не будет. Ты сразу сядешь на поезд, идущий в Квебек, и сойдешь в Ла-Бушетт. Я, получив деньги, встречусь с тобой там.
Молодая женщина решила, что он лжет.
— Но, Поль, в понедельник мальчик будет мертв, — сказала она. — Боже, бедные люди!
— Он уже мертв, — возразил Трамбле. — Я спрятал тело в Приюте Фей. Они ничего не получат. Ты покинешь деревню, а я займусь деньгами.
При одном воспоминании об этой сцене Альбертину начало тошнить. Скомкав носовой платок, она дрожала всем телом.
— Это тебе лучше смыться! — выкрикнула она. — Пока тебя не было, я постучалась к Риварам и воспользовалась их телефоном. Прибудут полицейские, и я все им выложу!
Позеленевший Трамбле накинулся на нее. Он бил ее, будто сошел с ума. Она лишилась чувств и очнулась уже днем на полу в кухне. Стояла мертвая тишина.
Грузовичка снаружи не было.
Альбертина, разумеется, солгала насчет звонка. Но, считая, что она несет ответственность за смерть маленького Луи Шардена, стремилась лишь к одному: бежать как можно дальше и как можно скорее. И все же она выкроила минуту, чтобы позвонить с почты Шарденам. Но сообщить этой семье о смерти ребенка было выше ее сил. Она довольствовалась тем, что направила их в свой дом, где они узнают правду.
«Боже, прости меня и помилуй! — молилась она от всего сердца. — По крайней мере, эти бедные люди смогут найти тело малыша! Господи, сжалься надо мной. Я искуплю свою вину, обещаю!»
Она долго плакала, сама не своя от угрызений совести.
Берег озера Сен-Жан, в тот же день
Тошан остановил собак на выезде из Шамбора. Ледяной ветер задувал над озером, над которым низко нависли грозные серые тучи.
Эрмин сошла с саней и сделала несколько шагов. Следовавший за ними Симон тоже остановил собак.
— Боюсь, что ближе к вечеру разразится буря, — сказал он. — А ты что думаешь, Тошан?
Красавец Метис оглядел окрестности, сохраняя внешнее спокойствие.
— Зимы без бури не бывает, Симон, мы уже скоро доберемся до Дебьена. Но на самом деле мне нужна короткая передышка, чтобы поразмыслить.
Эрмин дрожала от холода. Несмотря на теплую одежду превосходного качества, мороз пробирал до костей. Ей хотелось забраться в сани под одеяла и меха.
— Тошан, ты можешь подумать по дороге! — воскликнула она. — Если эта женщина сказала правду, то нужно поскорее отыскать Луи и вернуть его домой. Наверное, он такого страху натерпелся!
— Что-то слишком просто получается, — возразил Тошан.
— Но почему? — удивилась она. — Я, быть может, наивна, но я верю в эту неожиданную театральную развязку. Невеста Трамбле сжалилась над Луи, видя, что он болен. Она же велела, чтобы мы поскорее приезжали, пока она днем одна. Поехали, Тошан, прошу тебя!
— Ты употребила правильный термин: театральная развязка… Я ошибся, надо было предупредить полицию.
— Но я здесь, и, если будет нужно, займусь этим, — предложил Симон. — Хотя я согласен с Эрмин: ни к чему оставаться здесь, на ветру. Собаки тоже ведут себя беспокойно.
Тошан собрал поводья и крикнул:
— Вперед, Лино, вперед!
Эрмин вполголоса молилась, прижимая к себе плюшевого мишку. Из головы не выходил Луи. Чтобы успокоиться в ожидании желанной встречи, она представляла себе, как она обнимает и целует его. Ей не терпелось поскорее преодолеть эти последние километры…
«Господи милосердный, защити его! Я буду его любить и беречь до конца своей жизни». Невольно в следующий миг она страстно воззвала к своей младшей сестре: «Киона, спаси его, помоги нам, Киона!»
У нее возникло пугающее ощущение, что она совершила какое-то святотатство. Ей вспомнились слова Мадлен. «Что я наделала?! — упрекнула себя она. — Не следовало так говорить, я потеряла голову».
Тошан, озабоченный ее состоянием, тронул ее за плечо. Ему послышалось, что она плачет.
— Не бойся, Мимин! Смотри, вон железнодорожный мост, а там ниже — это Жувена. Мы приближаемся к Дебьену [61] .
— Ты здесь уже бывал, Тошан? — спросила она, сдерживая слезы.
— Да я вокруг озера Сен-Жан знаю практически все закоулки, — ответил он. — Когда после смерти отца я искал работу на стройке, то исколесил всю округу.
— Это в то время у тебя были длинные черные волосы и куртка с бахромой из оленьей кожи! — мечтательно сказала она.
— Мимин, да я не меняюсь — будь я в военной форме или в городском костюме. Не стоит кичиться наружностью. У этого места в устье Метабетчуана особое прошлое. В семнадцатом веке торговец открыл здесь первые почтовые станции. Индейцы жили тут с незапамятных времен. Им приходилось собираться в резервациях, когда колонисты наводнили окрестности озера Сен-Жан.