— Мирей такая милая! — произнес Мукки, зевая. — Она готовит нам карамель и большущие пироги!
— А я увижу Мирей? — спросила Киона заинтересованно. — Скажи, Мимин!
— Потом поговорим! — отрезала молодая женщина. — Уже поздно. А теперь спать, мои дорогие!
Она поцеловала сына, потом Киону, потрепав ее по шелковистым волосам. Девчушка схватила ее за руку:
— Мимин! Хочу сказать тебе секрет!
— Слушаю!
— Я знала, что наша хижина сгорит. Я видела сон, а мама говорит, что сны очень важны.
Сердце Эрмин быстро забилось. Она уже угадала в девочке особый дар, дар утешения, успокоения. Но Киона также владела даром предвидения, как и Тала, которая не скрывала его.
— А буря? Ты знала, что вчера вечером должна быть буря?
— Я просила Великого Духа, чтобы он наслал ее, — заявила девочка. — Я прошу его каждый день. Чтобы ты не плакала, чтобы Тошан еще немного побыл с тобой.
Эрмин выпрямилась, она была ошеломлена. У нее возникло странное чувство, как будто ее увлекают в параллельный мир, где крылось то, о чем она с детства догадывалась. Мир, вселяющий веру, мир, где невинная душа могла обрести желаемое.
«Я и вправду слишком доверчива! — упрекала она себя. — Это безумие. Я должна перестать видеть в Кионе волшебницу, смотреть на нее как на сверхъестественное существо. Это пятилетняя девочка, восхитительная, забавная, обаятельная — только и всего».
— Спасибо тебе, родная! — сказала она нежно, избегая новых вопросов. — Спи сладко, ты устала, глазки закрываются.
Она затворила за собой дверь и пошла в гостиную. Мадлен и Тала шепотом спорили на языке монтанье. Они замолчали, увидев Эрмин. Из металлического кофейника доносился аромат кофе.
Молодая женщина села возле печки, все еще потрясенная признаниями Кионы. Обе индианки молча смотрели на нее.
— Хочешь кофе? — предложила наконец Мадлен. — Ты такая бледная!
— Да-да, мне нужно выпить кофе! — согласилась Эрмин. — Я потрясена событиями, которые произошли с нами. Этот листок, на котором написано слово «месть», сгоревшая хижина! Тошан столько сил потратил на ее строительство прошлым летом! От нее остался лишь пепел. Тала, скажи честно, ты знала о том, что снится твоей дочери? Киона призналась, что ей снился пожар в хижине.
Тала казалась заинтригованной.
— Это правда? — спросила она задумчиво. — В таком случае почему она мне ничего не сказала? Великий Дух через сон передает нам сообщения, но она еще слишком мала! Боюсь, это только выдумки. Киона часто слышит, как я пересказываю свои сны, и ей просто захотелось подражать мне.
— Тала, Киона никогда не обманывает! — возразила Эрмин. — Она также утверждает, что сама просит Великого Духа о помощи.
— Великий Дух создал деревья, реки и лесных зверей, все живое, все, что рождается и умирает на земле, чтобы вновь возродиться, — ответила индианка, преисполненная уважения.
Мадлен утвердительно кивнула. Несмотря на христианскую веру, она свято хранила воспоминания о том, что рассказывали ей в детстве родители. Эрмин заметила, что у них обеих, и у нее, и у Талы, таинственный вид.
— Но вы погасили лампу. Здесь так темно!
— Хватит и свечки, — отрезала свекровь.
Молодая женщина почувствовала внезапное раздражение. При таких обстоятельствах в сумерках ей было не по себе. А несколько слов, сказанных Талой о Великом Духе, не давали никакого ответа, никакого объяснения тайне, какую являла собой Киона.
«Я уверена, что это дитя наделено особым даром, — говорила она себе. — Но во имя какого небесного закона? Почему именно она, эта девочка, рожденная от случайной связи и к тому же в нарушение моральных законов? Кто бы ни посылал ей вдохновенье, Великий Дух или Господь, факт остается фактом. Мне не следовало даже сомневаться. Кионе приснился пожар, и она вызвала бурю, чтобы я могла пробыть с мужем лишний день… Нет, я слишком увлеклась… Она могла солгать про пожар, а бури в начале зимы случаются часто».
В полном смятении она посмотрела на Талу, которая с загадочным выражением лица созерцала языки пламени в камине. Индианка была погружена в мрачные воспоминания. Когда она была совсем юной, она подверглась насилию белого человека. Это был золотоискатель, как и ее муж, Анри Дельбо. Он не мог простить ирландцу, что тот купил земли. Она подавила в себе стыд, отвращение, унижение. Даже когда была отомщена, много месяцев потребовалось на то, чтобы оправиться от воспоминаний об обидчике. Ее брат Магикан [12] убил насильника и закопал тело возле старого барака, где прятались Жослин и Лора Шарден.
«Эрмин и Тошан в то время были еще совсем маленькими, — думала она, дрожа от бессильной ярости. — Даже объятья Анри не доставляли мне больше счастья. Только Жослин смог заставить меня заново почувствовать опьянение плоти. А встретила я его благодаря могиле этого мерзавца. Эта могила должна была исчезнуть. Жослин считал, что это могила Лоры, а Лора думала, что там покоится ее муж. Да, мой брат Магикан отомстил за меня, но кто сегодня требует мести? Кто? Я уверена, что меня хотят заставить заплатить за смерть этого негодяя!»
Тала боялась, а страх делает слабыми даже самых храбрых. Ни разу еще ей не было ведомо это чувство, близкое к панике, поскольку ее собственная судьба вовсе не волновала ее. Теперь все стало иначе. Могли сделать что-то дурное Кионе. Если улыбка ее дочери угаснет, не будет украшать ее, от этого станет хуже индейцам монтанье. И не только им.
«Когда я перееду в Роберваль, я не буду выходить из дома, останусь в безопасности с Кионой, — поклялась она. — Я стану невидимой, тенью среди бледнолицых. Никто не причинит зла моему дорогому ребенку!»
Три женщины долго молчали, думая о своем. Но это не мешало им прислушиваться к каждому доносившемуся снаружи подозрительному шуму, не заглушаемому потрескиванием огня.
— К счастью, Тошан оставил свое охотничье ружье, — наконец объявила Эрмин. — Если потребуется, я не премину им воспользоваться. Боже, это ужасно! Кажется, я слышу шаги на крыльце! Тала, если и впрямь твой соплеменник требует мести, он легко сможет войти сюда и расправиться и с тобой, и с нами. Нужно быть хладнокровными. Тот или те, кто поджег твою хижину, точно знают, что Тошан уехал.
Ее голос прерывался. Она представляла себе окружавшие их лесные пространства, занесенную снегом дорогу, страшную оторванность от остального мира. А в соседней комнате находилось четверо ни в чем не повинных детей, которых она должна была защищать. Ее спутницы увидели, как она поднялась, сняла висевшее на стене ружье и стала изучать его.
— Ружье заряжено! — возвестила она. — Тошан научил меня стрелять.
Она подошла к окну с оружием в руках и слегка отодвинула занавеску. Несмотря на густой снег, она различила на земле груду красноватых деревянных обломков. Это было все, что осталось от хижины.