— Жо, — тихо окликнула его Эрмин, — я спущусь, поставлю чайник на огонь. Неплохо бы всем попить чайку.
В доме Маруа ей все было знакомо, и она занялась делом под песнь дождя, барабанившего по крыше, прибивавшего пыль на улице Сен-Жорж. Она подумала, что небеса на свой лад воздают последние почести покойной Бетти. Последовательность обычных повседневных дел отвлекала от скорбных мыслей. Между тем сердце Эрмин болезненно сжалось при виде большого чугунного котла, в котором Лора грела воду.
— Бедняжка, — прошептала она.
— Да-да, — подхватил Эдмон, сидевший за столом, подперев голову руками, — мой крошечный братик и часу не прожил на этой земле. Мне никогда не удастся пообщаться с этим ребенком.
Он поднял голову: веки его распухли, нос покраснел. Эрмин сочувственно потрепала его по плечу. Эдмон был такой рослый и серьезный, казалось странным, что ему всего четырнадцать.
— Я молюсь за маму, — сказал он. — Они с Сильвестром попадут в рай…
— Эд, у меня так скверно на душе! Кто бы мог подумать, что на нас обрушится такое несчастье?!
Подросток молча кивнул. Эрмин расставила чашки, достала чайник и сахарницу.
— А где Симон? — спросила она.
— Вышел во двор покурить. Мимин, мне кажется, нужно оставить его в покое. Нам всем необходимо оплакать маму, и желательно без свидетелей.
Замечание подростка глубоко огорчило Эрмин. Семья отводила время на то, чтобы смириться со смертью Бетти, осознать утрату. Она разлила чай, незаметно утирая слезы.
— Я думаю об этом… Симон сказал мне, что пойдет на луг искать Шинука и Эжени, — добавил Эдмон. — Отец велит, чтобы к ночи наш скот был на месте. Надо было бы пойти с ним, но я хочу вернуться в мамину спальню, когда все будет закончено…
— Понимаю, — вздохнула Эрмин.
Она вышла через дверь, что вела на хозяйственный двор. Грудь щемило, в горле стоял ком от сдерживаемых рыданий. Эрмин спустилась по узким деревянным ступенькам. «Именно здесь тогда, в декабре, я видела Поля Трамбле, — вспомнила она. — Он походил на бандита, только что совершившего грязное дело. Наверное, именно в тот день и стащил ключи от приходской школы».
Небо уже очистилось. Вереницы серых туч уносились прочь, подгоняемые теплым ветром. Вновь показалось солнце, расцветившее последние капли дождя. «Рано еще загонять скот», — подумала молодая женщина, окинув грустным взором тропу между лугами, принадлежавшими Маруа. Мокрая трава, пестревшая желтыми цветами, сверкала на солнце, на зеленой изгороди заливались певчие птицы. Возле молодого клена Эрмин вдруг увидела Киону. Девочка строго смотрела на нее, указывая, куда именно направился Симон. Видение длилось какое-то мгновение, могло показаться, что это галлюцинация. Но Эрмин не раздумывая бросилась по тропе. Никогда в жизни она не бежала так быстро, подгоняемая неотвязным чувством. Ее преследовал укоризненный взгляд золотистых глаз Кионы.
— Симон! — крикнула она. — Симон!!!
Тщетно она оглядывала окрестности, юноши нигде не было видно. Вдруг слева в подлеске она различила, что на дереве что-то белеет. Это был он. Его выдала белая рубашка.
— Симон! — вновь окликнула она.
Юноша стоял в развилке ствола старого вяза, там, где в детстве они с братьями строили укрытие, давно снесенное снежными бурями. Эрмин в ужасе выкрикнула:
— Нет! Не делай этого!
На шее старшего сына Бетти была веревка, привязанная другим концом к толстой ветви. Если он спрыгнет с крохотной опоры, все будет кончено.
Эрмин крикнула громче, протягивая к юноше руки:
— Симон, умоляю! Не прыгай!
— Уходи! — Голос Симона был искажен бесконечным страданием. — Оставь меня, я больше не могу!
Он споткнулся и едва не сорвался вниз. Эрмин в отчаянии смотрела на него.
— И все же, Симон, ты не можешь повеситься! — убежденно сказала она, потихоньку подступая ближе. — Ты не имеешь права умереть. Послушай. Ты только что потерял мать, я понимаю, как это ужасно и невыносимо больно. Но подумай о младшей сестренке, об отце, об Эде… Ты что, хочешь доставить им новые страдания? Умоляю, сними петлю с шеи. Сделай это хотя бы для меня, Симон, я люблю тебя как брата…
Эрмин молитвенно прижала ладони к грубой коре старого вяза.
— Ты не посмеешь покончить с жизнью при мне, чтобы это видение вечно стояло у меня перед глазами! — воскликнула она. — Представь, что чувствовала бы Бетти, увидь она такое? Что, если она видит тебя в эту минуту и плачет… Перед кончиной она поручила тебе заботиться о братьях и сестренке, сказав, что ты сильнее, чем думаешь! Она была права. Так сжалься над нами, сними петлю! Я не уйду отсюда. Я останусь здесь, пока ты не откажешься от того, что задумал.
Эрмин не выдержала и зарыдала.
— Но почему? Почему?! — вопрошала она, стоя с запрокинутой головой, чтобы не выпускать Симона из виду. — А Шарлотта? О ней ты подумал? О том, каким это будет несчастьем для нее?
— Для нее это только лучше, — возразил Симон. — Мне вряд ли удалось бы сделать ее счастливой. Мама хоть после свадьбы была счастлива, но мне и этого не дано…
К громадному облегчению Эрмин, он все же снял с шеи скрученную из конопли веревку.
— Спускайся, поговорим. На тебя просто нашло затмение. Прошу, спускайся!
Симон соскользнул с дерева по веревке, все еще привязанной к ветке. Приземляясь, он подвернул ногу.
— Ой! Щиколотка! Это все из-за тебя! — Лицо Симона исказилось от боли.
— Ты хотел покончить с собой, а теперь ноешь из-за легкого ушиба. Бедный Симон, ну и напугал же ты меня!
Эрмин обняла юношу, который едва не свел счеты с жизнью, ее поразило соприкосновение с этим живым горячим телом. С Симона слетела напускная бравада, и он заплакал.
— Слава тебе, Господи! — воскликнула она. — А явись я на пять минут позже? А на час? Я бы обнаружила труп. О Симон, как ты мог? В такой момент! Давай присядем. Скажи, что это на тебя нашло? — Усадив юношу рядом, Эрмин принялась гладить его по темным волосам, будто заболевшего ребенка. Пораженный такой нежностью, Симон вытянулся на земле, уткнувшись лицом в ее юбку. Слезы скатывались на розовый шелк.
— Ну-ну, успокойся, — повторяла она. — Знаешь, я думала сойду с ума, тогда, поздней осенью, когда умер мой ребенок, мой Виктор. И все же я вернулась к жизни. Время смягчает боль, Симон. Это страшно несправедливо, что наша дорогая Бетти умерла так рано, такой молодой. Но ты — ты должен чтить ее память, продолжая жить…
— Это младенец утащил ее за собой, ублюдок! — выругался он, с трудом выпрямляясь. — Будь проклят Трамбле. Уверен, что это его ребенок. Этот подонок опозорил мать и в конце концов убил ее!
— Нет, Симон, нам ничего не известно, — возразила Эрмин. — И в любом случае из-за этого не стоит вешаться. Извини, что говорю тебе такие вещи, но множество женщин умирает при родах. Даже в больнице. Еще до рождения Мукки и близнецов я думала о том, какой это риск. Говорила себе, что, быть может, это мой последний день.