— Тала, позволь мне взять с собой Киону в Валь-Жальбер, — произнесла наконец молодая женщина, решившись. — С этим не будет никаких сложностей. Мои родители и Луи приедут только через два дня. А мы вернемся сюда в тот же день утром. Я обещала ей показать мой поселок. Она сможет поиграть с Мукки и близнецами! Я знаю, это нехорошо с моей стороны, потому что ты останешься одна, но, может быть, другой случай не представится. Я подумала об этом утром, когда Киона умоляла нас разрешить ей выйти посмотреть на собак.
Индианка жестом остановила Эрмин. Ее красивое лицо оставалось бесстрастным, на губах мелькнула улыбка.
— Не трать силы на уговоры, моя милая, я согласна, — сказала она наконец. — Я никак не нарушу данное Лоре обещание, а Кионе нужен свежий воздух и простор.
«Обещание, данное маме! — подумала Эрмин. — Главным образом оно касается Луи, который не должен встречаться со своей сводной сестрой. На самом деле Тале будет приятно сознавать, что ее дочь находится под кровом Шарденов…»
Она была совершенно права. Ее свекровь испытывала горькое торжество при мысли, что они сыграют этот трюк с Лорой и Жослином.
— Но я не стану хранить секрет, — добавила тогда молодая женщина. — Хватит с меня недомолвок и лжи. Мои родители согласились со мной. А ты, Киона, довольна? Ты слышала, что поедешь со мной в Валь-Жальбер, в мой поселок?
Девочка была в таком восторге, что не смогла вымолвить ни слова. Ее личико цвета дикого меда озарилось такой необычной улыбкой, что Мадлен со слезами на глазах перекрестилась.
— Спасибо, Тала, я безумно счастлива! — вскричала Эрмин. Она впервые расцеловала свекровь в обе щеки, изо всех сил прижав ее к себе. Удивленная индианка радостно принимала эти проявления чувств.
— Ты сама ребенок, — бросила она, — большой ребенок, который нуждается в утешении. Но будьте осторожны! Я бы хотела, чтобы вы уехали засветло. В котором часу заканчивает работу этот Симон, который должен сопровождать вас на машине?
— Уже скоро, Тала! Он получил инструкцию медленно проехать по улице Сент-Анжель. Но, мне кажется, он не сможет сдержаться и посигналит нам. И мы тогда объявимся.
Киона обрела дар речи и бросилась на шею Эрмин.
— Спасибо, Мимин! Ты такая добрая! А ты, мамочка, не будешь грустить? Я скоро вернусь. Могу я взять с собой куклу и мячик?
— Конечно, — ответила Тала, — но нужно тепло одеться.
— Мимин, а я увижу женщину, которая готовит еду? А совсем замерзший водопад?
Девочка так часто слышала рассказы Эрмин о Мирей, о поселке, о водопаде на реке Уиатшуан, что просто дрожала от нетерпения.
«Если бы сестра Аполлония видела ее сейчас, она бы не поминала дьявола, — подумала молодая женщина. — Это всего-навсего маленькая девочка, которая счастлива, что поедет со мной, что увидит своих друзей!»
Киона принялась скакать по комнате, Тала убрала со стола, а Мадлен помыла посуду. Три женщины болтали, не касаясь темы, которая больше всего их тревожила. Затронули войну в Европе и капризную погоду — то снегопады, то пригожие деньки, солнечные, но морозные. Около трех часов дня Эрмин, уже готовая к поездке, вышла покормить собак. Она все еще не могла поверить в то, что свекровь так быстро согласилась на ее предложение. Вернувшись в кухню, она спросила у нее шепотом:
— Обещаешь мне, что не будешь грустить без дочки и чувствовать себя одинокой? Я даже не предложила тебе поехать с нами. Я подумала, что ты сама не захочешь.
— Правда, — подтвердила индианка. — У меня нет никакого желания вновь оказаться в твоем поселке, где я страдала и телом, и духом.
Она имела в виду Рождество 1933 года, когда она, беременная, побывала у Лоры Шарден вместе с Мадлен. Только что родились близнецы. Тала хотела увидеть человека, которого любила, но Эрмин, ничего не зная об этой истории, сообщила ей, что мать ждет ребенка. Это разом положило конец всем надеждам Талы. Раздавленная, униженная, раздосадованная, она исчезла, в этом ей помог Тошан. С этого дня начались проблемы, и молодой метис дал слово никогда больше не бывать ни у родителей жены, ни в Валь-Жальбере.
— Что ты будешь делать вечером? — настойчиво спрашивала Эрмин, охваченная угрызениями совести.
— Буду отдыхать, — ответила индианка. — Буду спать в тепле и читать — благодаря тебе. Ты помнишь то прекрасное лето, когда ты научила меня читать буквы? Мне это нелегко дается, но я читаю. На это уходит много времени. Я взяла для себя роман, «Мари Шапделен» [32] . Мне эта книга очень нравится. Потом я буду смотреть на елку Кионы.
Испытывая волнение, молодая женщина одобрительно кивнула.
— Я читала эту книгу дважды. Замечательно, что она тебе нравится.
— Так важно уметь читать, — подтвердила свекровь.
Эрмин захотелось похвалить работу Овида с индейскими детьми в резервации. Казалось, Тала ценит молодого учителя, поэтому завести разговор на эту тему было совершенно естественно. Но она сдержалась, и причина ее сдержанности поразила ее саму.
«Господи, мне хочется говорить о нем! Что со мной? Недавно при встрече в санатории я проявила излишнюю фамильярность. Не прошло и двух недель с тех пор, как уехал Тошан, а я обещаю другому мужчине снова увидеться с ним. Что я делаю!»
Она стала пунцовой и поспешила стащить с себя меховую куртку.
— Тала, у тебя так жарко!
Стоя у окна, готовая к отъезду, Киона внезапно объявила, что мимо дома медленно проехал черный автомобиль. Эрмин слегка отодвинула занавеску и внимательно всмотрелась в лицо молодого человека, сидящего за рулем.
— Вот и Симон! — объявила она. — Тала, нам пора. Еще раз спасибо! Оставайся здесь, в безопасности. Ты ничем не рискуешь.
— Я и не собираюсь выходить, моя дорогая. Присматривай как следует за Кионой.
— До свидания, мама, — прошептала девочка, прижимаясь к Тале.
Она не заподозрила, что необычный ребенок делает усилия, чтобы не произнести вслух те слова, которые рвались наружу. Она делала это не специально. Перед ее то открытыми, то закрытыми глазами проносились какие-то образы — радостные или печальные, какие-то сцены — мимолетные и загадочные.
Тщетно старалась Киона не видеть их. Для этого она специально играла с куклой или старалась думать о конкретных вещах: о своей замечательной рождественской елке, о прекрасной лошади по имени Шинук, о нежном лице Мимин. Но это не всегда помогало.
— Идем! — крикнула Эрмин. — В путь, моя дорогая! Надвинь капюшон как можно глубже и надень варежки. Собаки будут мчаться во весь опор, ветер заморозит тебе щеки и лоб.
Небо над крышами Роберваля заволокло тучами грязнобелого цвета. Мадлен устроилась в санях и посадила девочку себе на колени. Тала наблюдала за приготовлениями к отъезду через полуоткрытую дверь сарая.