- Да что же их так много, сто тысяч мор-рских чертей и одна…
- ..сушеная каракатица! — пробормотал искатель приключений и проснулся.
- Дюк, проснись! Проснись, тебе говорят!
- Ты что, обалдел? — промычал Дюк. — Давай утром, сил моих нет.
- Нет, — горячо, как только он один и умеет, прошептал Джейк, и тряхнул его снова, — проснись! Да проснись же ты!
- Сэр, вы маньяк, — жалобно простонал Дюк и сел на кожаном сиденьи. — Ну? Что опять взбрело в вашу буйную голову?
- Дело по душе, — волнуясь, выговорил Джейк.
- Я все обдумал, — продолжал он, когда компаньоны спрыгнули с подножки экипажа и отошли в сторонку. — Как же мне раньше в голову не пришло! Головоломка складывается просто на глазах.
- За что, Господи? — жалобно вопросил М.Р. — Сначала он ворует колеса. Потом торгует женщинами. Теперь посреди ночи морочит мне голову своими философствованиями!
- Да какими, к черту, философствованиями! — обиделся Д.Э. — Смотри, как просто: сначала лошадь. Потом капитан Хейз. Потом колесо, потом экипаж, потом еще одно колесо, потом ты!
- Вот это последнее колесо, — напомнил М.Р. - было совсем не для нас. Это ты решил, что грех его не спереть!
- Удача удачей, — с пафосом заявил Д.Э., - но и ей нужно помогать. Мы просто поспособствовали.
В девять часов двадцать минут Джейк Саммерс и Дюк Маллоу вышли в центр небольшого крытого павильона с большим залом и приготовились дать клятву никогда больше не брать в рот и капли спиртного.
- … и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлищ. И поставит овец по правую Свою сторону, а козлищ — по левую, — завел председатель, высокий худой человек.
Шея председателя была длинная, тонкая. Уши большие, оттопыренные, с длинными мочками. Глаза смотрели одновременно строго и с состраданием. Зеленый галстук «бабочкой» украшал мелкий белый горошек.
Компаньоны с трудом удерживались от смеха. Выручала только мысль: а вдруг где-нибудь в зале сидит Форд? Или, что скорее всего, какой-нибудь дознаватель, что потом пойдет и расскажет шефу все как было? Тут лица двоих джентльменов сделались не только серьезными, но и весьма кислыми.
- Начинайте, — произнес женский голос.
- Клянешься ли ты, Джейк Саммерс, никогда больше не брать в рот ни капли спиртного? — торжественно спросил председатель.
«Не клянись!» — мелькнуло в голове сына баптистского пресвитера. — Не лги!»
- Ничего, не впервой, — пробормотал Д.Э.
- Клянусь, — спокойно ответил он. Председатель кивнул.
Джейк вгляделся в лица присутствующих, но Найтли не увидел.
- Клянешься ли ты, Мармадьюк Маллоу, — снова спросил председатель не менее торжественно, -…
- Одну минутку! — раздался громкий бодрый голос.
Плотное кольцо людей заволновалось, раздалось, и в зал ворвался профессор Найтли, таща за руку очень молодую и очень худенькую девушку в круглых очках.
- Я тоже должен дать клятву вместе с ними! — твердо заявил профессор.
- И я! — сказала девушка.
- Вот как? — опешил председатель. — Это очень похвально. Но вы нарушили порядок церемонии.
- Сожалею, — поклонился профессор, — но я, видите ли, считаю себя виновным в неприятностях этих молодых людей.
- О, — приподнял брови председатель, — это несколько меняет дело. А вы? — обратился он к девушке в очках.
- А я — его жена, — весело сказала та.
- Хм-м, — смутился председатель, оглядев супружескую пару.
Девушке по виду не исполнилось и двадцати.
- Что скажут члены правления? — воззвал председатель. Темноволосый мужчина с жестким лицом и дородная
дама в зеленом с кружевами балахоне пошептались.
- Мы не возражаем, — вынесли они вердикт.
- Если, конечно, эта юная леди действительно замужем за…. - дама сурово посмотрела на девушку сквозь лорнет.
Та поправила очки совсем школьным жестом.
- Действительно, — улыбнулась она.
- Ну что же, — продолжала дама, не переставая буравить девушку пронизывающим взглядом, — я полагаю, принимая во внимание добрую волю вновь прибывших, можно сделать исключение из обычных правил.
На словах «добрая воля» Д.Э. поежился. Не прошло еще и часа с момента, как они с Дюком разыскали эту самую полную даму и заявили о своем желании «по доброй воле вступить в Общество Трезвости». Дама окинула их этим своим взглядом, но, подумав, кивнула и записала их имена в толстый журнал, лежавший раскрытым на ее столе. Компаньоны заплатили по два доллара пятьдесят центов членских взносов и были допущены в зал, где проходили собрания.
- Хорошо, — кивнул председатель, — в таком случае, господа, впишите свои имена в нашу книгу, и подождите своей очереди.
Пока профессор со своей спутницей вписывали имена в книгу, Дюк Маллоу тоже поклялся в том, в чем был уверен с точностью до наоборот.
Трижды председатель поднимал правую руку вверх и трижды призывал "Отрекайся от вина!"
- Отрекаешься ли ты, Найджел Найтли…? — спросил председатель.
Профессор отрекся.
- Отрекаешься ли ты, Люсинда Найтли…?
- Отрекаюсь, — отвечала Люсинда Найтли.
Так четыре человека согрешили в этот вечер не только трижды, но и еще дважды: клятвой (ибо сказано: «не клянись») и ложью (ибо сказано: «не лги»).
Как только с церемонией было покончено, все четверо поспешно покинули Общество. Но не успели завернуть за угол, как их остановили.
- Кошелек или жизнь! — невысокая девушка наставила на Люси сложенный зеленый зонтик, как если бы у нее в руках был револьвер. — Люси Майлз, это ты, лопни моя селезенка!
Дюк откинулся на спинку дивана. — Не женюсь, — заявил он. Эту фразу мистер Маллоу произносил вот уже почти пятнадцать лет. И добавил:
- Не бери в голову, старик.
Компаньон кивнул. Он… впрочем, неважно. Сейчас, леди и джентльмены, мы вернемся в прошлое. Ненадолго, уверяю вас.
Итак, восемь лет назад:
Дюк Маллоу сидел в библиотеке и пытался читать газету. Из комнаты супругов слышалось:
- Но это же так просто, Джейк! Любят нежно, или страстно, или сильно, или… Что именно ужасно? Ах, ужасно любишь? Нет, почему же, очень мило. Почему только из тебя каждый раз клещами… Нет, это совсем не ясно. Ну ладно, ладно…