— В таком случае я вам завидую. Я всегда чувствовала себя одинокой рядом с Селимом. Знаете, что я хотела развестись?
Вернувшись из Берлина, Лейла неожиданно обнаружила, что мужчина может быть настоящим другом и сексуальное влечение не мешает этому. Ее характер гармонировал с характером Луи. И она нуждалась в друге.
— Если вы передумали, то в конце концов вы возненавидите его.
— Селим всегда был эгоистом. А недуг сделал его еще хуже. И теперь я иногда его ненавижу. Это низко, не так ли?
— Я бы сказал, это естественно. А Нилюфер-ханым? — осмелился спросить Луи, все же опасаясь задеть Лейлу.
Женщина улыбнулась, задержав в легких дым.
— Это ребенок. Если бы Селим был здоров, она бы не сумела постоять за себя. Мне жаль малышку, потому что она не понимает, что плохого она ничего не делает. К счастью, Селим чувствует ответственность за ее будущее и никогда не отречется от нее. Но он уже устал от Нилюфер. Как вы от Розы… Что с ней теперь?
Луи молча достал из кармана письмо и протянул Лейле. Раз в неделю он получал от жены письмо. К его огромному удивлению, Розе понравился Измир. Луи думал, что она некоторое время подуется и вернется к нему или во Францию. Не посоветовавшись с супругом, она записала Марию в местную школу и не сообщала, когда вернется. Казалось, мадам Гардель пришлась по вкусу жизнь в левантийском городе. В этом, конечно, сыграла немаловажную роль ее старшая сестра.
— Думаю, она довольна. Роза чувствует себя полезной. Предполагаю, что Мария также приложила усилия, чтобы остаться. Вероятней всего, дочке, как и мне, нравится путешествовать. Может, она тоже станет искательницей приключений, — пошутил он.
— Это расстроит Розу. Она мечтает, чтобы ее дочь вышла замуж, родила ребенка и стала хозяйкой милого французского дома. Ахмет с удовольствием женился бы на ней, — улыбаясь, добавила Лейла. — Мария — его первая любовь.
— Я был бы польщен, поскольку очень привязан к вашему сыну, — весело ответил Луи. — Нужно будет поддержать отношения наших детей, как вам кажется? Все усложнится намного позже.
Луи был поражен тем, что Лейла с ним так откровенна, несмотря на обстоятельства. Он был глубоко ранен бедой Селима, и мысль о том, что супруга может бросить его турецкого приятеля, приводила капитана в отчаяние. Без Лейлы Селим совсем пропадет.
— У Селима должно все наладиться, — заверил он почти убедительно. — Это смелый человек. Когда он преодолеет первый страх и неприятие реальности, он снова обретет некое спокойствие, и ваша любовь возгорится с новой силой. Вы так не считаете?
Она грустно улыбнулась, тронутая наивностью француза. Покушение усложнило уже и так мертвые отношения, добавив гибельное чувство сострадания. И Селим это прекрасно понял. Он был намного проницательнее, чем хотел казаться.
— Нет, я так не думаю. Жалость — это могильщик любви. И потом, женщины тоже могут любить несколько раз в жизни, — вызывающе добавила она.
Гардель был озадачен. Неужели Лейла в кого-то влюблена? Но где бы турчанка встретилась с мужчиной? Она вела затворническую жизнь. Луи отметил у себя мимолетный порыв ревности.
— Я должна вас покинуть, — произнесла женщина, отдавая письмо Розы. — Вы сейчас к Селиму? Ваши визиты для него, как свет.
— К сожалению, я должен присоединиться к своим людям. Мы на рассвете отплываем в Анатолию. На меня возложили задачу доставить туда несколько французских граждан. Начались некоторые разногласия с Мустафой Кемалем.
Глаза Лейлы заблестели. Похоже, в дипломатическом плане ветер повернулся в пользу националистов. В начале года победа турок над греческими войсками в сражении при деревне Инёню подтолкнула французское правительство серьезно рассмотреть сближение с правительством Ангоры. Волнения в оккупированной французами Киликии, а также в Мосуле и Месопотамии, готовность советской власти договориться с Мустафой Кемалем спровоцировали страны Антанты пересмотреть условия Севрского договора.
— Как же вам повезло! — воскликнула молодая женщина, когда они вместе подходили к дому. — Я вам так завидую…
Она подумала о Хансе, который, вероятно, находился именно там. После последней их совместной ночи он сообщил ей, что возвращается в Анатолию и будет сражаться на стороне турок. Она была против, не хотела, чтобы любимый подвергал себя опасности, желала, чтобы он оставался в Берлине, но Ханс не принимал возражений. «По крайней мере, я буду на той же земле, что и ты», — заявил он.
— Вы считаете, что мы победим? — вдруг спросила она с детским нетерпением.
Луи пожал плечами.
— Ситуация еще крайне нестабильная. Греки до сих пор считают себя победителями, и они превышают вас по численности и по вооружению. Единственная для них помеха — то, что они потеряли поддержку союзников после отстранения от дел премьер-министра Венизелоса. Теперь все зависит от выдержки и стратегического мастерства.
Они подошли к дверям гаремлика. Луи поцеловал руку Лейлы.
— Как всегда, на все Божья воля, — вздохнула женщина со смиренной улыбкой. — А время Господне нам не принадлежит, ведь так?
Ханс Кестнер лежал на животе, скрывшись за скалистыми насыпями. Глаза налиты кровью, на языке был горький привкус. Его униформа сливалась по цвету с камнями, а все металлические детали были навощены ваксой, чтобы не отблескивать на солнце. Неподвижно и молчаливо вот уже несколько дней он следил за неумолимым продвижением греческих войск к Ангоре. В одиночестве и постоянно настороже, он довольствовался припасами, которые смог с собой унести.
Колонны греческой армии пересекли пустыни и горы, чтобы взять турок в клещи. Но военный транспорт не выдержал условий степи. Теперь солдаты короля Константина продвигались на запряженных волами и верблюдами повозках в клубах пыли. «Как хеттские воины в былые времена», — подумал Ханс, наблюдая за медленным движением завоевателей.
Рискуя быть убитым или взятым в плен, он несколько раз приближался к пехотному отряду, чтобы оценить состояние угнетенных жарой, малярией и унылыми пейзажами людей. Их продовольственное снабжение было настолько беспорядочно, что им приходилось довольствоваться жареным маисом. У командиров были неточные карты. Будучи знатоком местности, Ханс быстро догадался, что греки плохо здесь ориентируются. Но, несмотря на препятствия, они все же достигли сердца Анатолии, благодаря, в частности, речам командиров генерального штаба, напоминавшим о завоеваниях Александра Великого. Греческая армия вынудила Мустафу Кемаля отдать приказ об общем отступлении на триста километров. Кемаль обозначил последним ориентиром реку Сакарью.
Стратегическое решение было весьма смелым. В случае поражения последствия могли быть катастрофическими. Однако нужно было идти на риск: Турция была в смертельной опасности. Менее чем в сотне километров Великая Национальная Ассамблея негодовала. А жители Ангоры паковали вещи и торопились в Кайcери или Сивас. Если древний город, символ национального сопротивления, будет завоеван греками, мечта свободной и независимой турецкой нации можетрухнуть навсегда.