Она снова задвинула ночной горшок под кровать, но осталась сидеть на корточках. Теперь графиня окончательно проснулась, потому что в животе у нее в очередной раз все напряглось. За последние несколько дней она привыкла к этим ощущениям: ребенок опустился глубже, и форма живота изменилась. Два дня назад она заметила на ночной рубашке розоватую слизь. Карла не собиралась рожать в Париже, но, видимо, придется. Она не волновалась, а, скорее, чувствовала радостное волнение и облегчение от того, что суровое испытание беременностью подходит к концу.
Здесь к ней хорошо относились. Симона была очень добра. Повитуха, принимавшая четырех детей хозяйки дома, была готова помочь гостье в любой момент. Известный хирург месье Гийемо, протеже Амбруаза Паре, приходил днем раньше и заверил, что вмешается в случае осложнений. Однако, по его же словам, Карла была сильной женщиной, а ребенок лежал правильно, и кроме того, ее предыдущие роды прошли без осложнений.
Приглашение выступить в качестве музыканта на балу королевы, которое показалось графине привлекательным, совпало с одним из периодов прилива сил и радостного настроения, несколько раз случавшихся с ней во время беременности. Карла думала, что Матиас вернется и будет ее сопровождать – приглашение было адресовано им обоим. Когда же он не вернулся, а за ней прибыл официальный эскорт – шесть всадников под командованием Доминика Ле Телье, – долг вежливости заставил ее пуститься в путь без мужа.
Путешествие организовали так, чтобы не переутомлять знатную итальянку, – отличные условия в местах ночевки, прекрасная погода. Она очень любила ездить верхом, а кроме того, выяснилось, что в седле ей удобнее, чем когда она стоит, сидит или лежит. Карла наслаждалась поездкой, и ей казалось, что ребенок тоже получает удовольствие от своего первого приключения. В Париже она жила уже десять дней.
Боль – не очень сильная – прошла, но Карла впервые заметила, что матка расслабилась не полностью. Значит, уже скоро. Это хорошо. Она встала, стянула мокрую от пота ночную рубашку и бросила ее на кровать. Легкие схватки разбудили ребенка. Карла не только чувствовала его, но и видела – он шевелился, и на животе появлялись выпуклости. Наверное, это ножка или плечико. Она засмеялась. А потом вдруг почувствовала себя одинокой – рядом не было Матиаса, чтобы вместе с ней насладиться этим зрелищем.
Графиня не могла не думать о муже. Чем бы она ни занималась, тревога за него ни на минуту не покидала ее, но после отъезда в Париж Карла больше не сердилась, что он все не возвращается. Именно гнев на него заставил ее принять предложение французского двора. Но ведь она выходила за Матиаса, прекрасно зная род занятий и азартную натуру этого человека. Три года ее второй муж пытался войти в роль деревенского жителя и учился управляться с арендаторами, скотом, садами и виноградниками, поначалу с удовольствием учась у нее новому делу. Но неспешный круговорот природы – женщина это видела – начинал его раздражать. В сердце Матиаса природа заложила более быстрые ритмы коммерции и войны. В конце концов он стал похож на медведя на цепи, и Карла, понимая, что им предстоят долгие разлуки, все-таки убедила мужа заняться тем, что ему по душе. Тем не менее его последняя поездка сначала обидела ее, потом разозлила, а теперь начала беспокоить. Но сделав над собой усилие, Карла отогнала от себя эти мысли.
Она подошла к окну, выходившему во двор.
Оба створных окна итальянка держала открытыми, надеясь, что летние муслиновые занавески защитят ее от мошкары. Луна была почти полной. Она парила в западной части неба среди многочисленных звезд, заливая серебристо-зеленым светом густое черное пятно Вилля. Интересно, подумала Карла, правда ли, что полная луна может свести человека с ума? Глядя на ночное светило, она почувствовала, что к ней подступают галлюцинации. Ее комната находилась на третьем этаже. Оттуда была видна башня Сен-Жак. С заходом солнца весь город погружался во тьму, но в местах наибольшего скопления людей светились желтые точки.
Когда Карла, привыкшая к деревенской жизни, оказалась в Париже, она физически ощущала тяжесть присутствия огромного количества людей, даже когда оставалась одна в комнате. Словно их души сливались в единое существо, как капли воды, собираясь вместе, образуют море. Это было волнующее и одновременно пугающее ощущение. Что произойдет с ее лодкой в этом человеческом море: затянет ее под воду и разобьет или вознесет на гребень волны, где она останется в одиночестве? Впрочем, через десять дней присутствие массы людей ощущалось уже не так остро. Не случилось ни кораблекрушения, ни одиночества – волны просто приняли женщину к себе.
Париж одновременно отталкивал и очаровывал итальянку, причем постепенно очарование брало верх. Через четыре дня она перестала чувствовать запахи, несмотря на то что поливала свою одежду духами. Жители Парижа, независимо от положения в обществе, жили так жадно, словно каждый день мог стать для них последним. Энергия города завораживала, а небрежная жестокость вызывала смятение. Больше всего Карла волновалась за Орланду, своего сына. Он был где-то там, в ночи, и она не знала где.
Встреча с ним наполнила ее радостью, какой она не знала последние несколько месяцев. Главной причиной поездки в Париж была вовсе не королевская свадьба – предоставившая повод и эскорт, – а желание обнять сына. Целую неделю они проводили вместе по несколько часов в день. Орланду почти все время ночевал здесь, в особняке д’Обре, хотя из желания продемонстрировать свою мужественность он всегда спал в саду за домом, вместе с Алтаном Савасом.
Карла была потрясена и даже немного разочарована, обнаружив, что ее сын превратился в настоящего мужчину. Он отсутствовал всего год, но самостоятельная жизнь в столице изменила его гораздо сильнее, чем просто время. Орланду не утратил восторженности, от которой его лицо буквально светилось и которую его мать так любила, но этот свет померк, словно пламя свечи, заслоненное стеклом. В юноше появилась некая задумчивая серьезность, которой не было прежде. Возможно, причиной такой перемены стала безжалостность большого города, хотя Орланду почти ничего не рассказывал о своей жизни за рамками коллежа и занятий. Наверное, это нормально. Карла и сама не раскрывала душу перед родителями. Но больше всего ее беспокоило то, как похож становился сын на своего отца Людовико – не просто крепким телосложением и обсидиановыми глазами, но и мрачной глубиной своего ума.
Последний раз Карла видела Орланду в пятницу днем, когда он пришел к ней в сильном волнении и сообщил о покушении на адмирала Колиньи и об отмене бала королевы. Графиня предложила ему провести вечер с ней – награда более ценная, чем бал, – но сын сказал, что у него срочные дела, и пообещал вернуться, как только сможет.
Карла уперлась ладонями в бедра и выгнула спину. Ребенок в ее животе повернулся. Женщина улыбнулась – к внезапной смене настроения она уже привыкла. Страдания по поводу старшего сына подождут. Ей не хотелось никого будить – ни детей в соседней спальне, ни Симону этажом ниже, – но она чувствовала, что ей нужно размяться. Итальянка скучала по ежедневным прогулкам – здесь это было невозможно. Просторные комнаты особняка д’Обре выходили на две стороны, а сам дом был построен в новом стиле, по проекту месье Серсо, и второе окно в дальнем конце спальни находилось прямо над улицей Рю-дю-Тампль. Карла пересекла комнату и облокотилась о подоконник, чтобы ослабить тянущую боль в пояснице. Заметив через полупрозрачную занавеску какое-то движение на улице, она отодвинула легкий муслин.