– Тебе конец, парень. Постарайся умереть с достоинством, – сказал иоаннит Жану.
Тот перестал сопротивляться, хотя в его всхлипах было больше боли и отчаяния, чем достоинства.
Рыцарь посмотрел на Паскаль:
– Ты готова?
– Да. Я готова, – ответила девушка.
– Возможно, за это мы оба будем прокляты. Но я уже проклят и поэтому ничем не рискую.
– Я хочу перейти мост и не возвращаться назад. – Младшая Малан протянула руку за ножом. – Хочу забыть, что находится на этой стороне.
– Чтобы быстро убить человека, требуется навык, решимость и внимание к деталям, особенно анатомическим. Господь создал людей не для того, чтобы их резали, как свиней, хотя кое-кому очень нравится это занятие. Представь, что ребра – это доспехи, защищающие грудь спереди и сзади, что недалеко от истины. Вот, смотри сама.
Кончиками пальцев Матиас ткнул Жана в грудь, демонстрируя крепость человеческих ребер. Паскаль последовала его примеру. Тангейзер кивнул. Их жертва продолжала скулить и всхлипывать:
– Боже милосердный, я раскаиваюсь во всех своих грехах…
– Молись молча, как монахи, – оборвал его госпитальер и продолжил объяснения: – Поэтому пробить ребра не так-то легко, не говоря уже о том, что лезвие может застрять между ними или даже сломаться. Кроме того, можно нанести раны, не задевающие жизненно важные органы. Мир полон людей, выживших после удара ножом. Следует также принять во внимание, что перерезать человеку горло тоже непросто. Смотри… Видишь, здесь толстые сосуды закрыты мышцами? Для глубокого разреза требуется острый нож и уверенная рука. И если перерезать человеку дыхательное горло, он не обязательно умрет, особенно если знает об этом.
Паскаль внимательно слушала.
– Но вот, пощупай здесь, за ключицами, – показал ей Матиас. – Кожа и мышцы тонкие и натянутые, как на барабане, даже у самого сильного мужчины. А прямо под этим местом находятся жизненно важные органы – крупные сосуды, отходящие вверх от сердца, легкие и само сердце. Если воткнуть сюда нож – это почти неминуемая смерть. Только нужно наносить удар вертикально… вот так… всем весом налегая на рукоятку. Сверху вниз, если атакуешь сзади, и снизу вверх, если спереди. – Он продемонстрировал своей ученице оба движения. – Понятно?
Паскаль ткнула пальцем в основание шеи Жана, не обращая внимания на его слезы, и, чуть помедлив, кивнула.
– Это бесчестно? – Она подняла глаза на Тангейзера. – Да?
– Я рад, что ты это сказала. Иди к Флер, – облегченно вздохнул рыцарь. – Я сам ими займусь.
– Я не это хотела сказать, – возразила девушка. – Лучше бесчестье, чем слабость. Мне надоело быть слабым человеком.
– Справедливо.
– Вы со мной согласны? Убийство делает сильнее?
– Это распространенная иллюзия. Хотя в некоторых случаях вовсе не иллюзия.
– Дайте мне нож.
Тангейзер приставил кончик ножа к шее Жана, за правой ключицей, нацелив его в сердце.
– Лезвие нужно ставить вот так, видишь? – показал он. – Нажимаешь как можно сильнее, пока оно не войдет полностью, а затем поворачиваешь рукоятку, как рычаг печатного пресса.
– Паскаль! – взмолился Жан. – Пожалуйста, прояви милосердие, во имя Иисуса…
– Когда мой отец кричал, ты заткнул пальцами уши, – отозвалась девочка.
– Не позволяй жертве себя отвлечь, – сказал Тангейзер. – Это может быть смертельно опасным.
Он протянул младшей дочери печатника мясницкий нож. Она взяла его, схватила Жана за волосы и откинула ему голову назад, после чего посмотрела в его глаза, в которых стояли слезы, и на губы юноши.
– Паскаль, – пробормотал актер. – Паскаль…
– Главное – не сомневаться. Для убийцы это самое главное, – произнес иоаннит.
Среди чувств, которые испытывала младшая Малан, не было лишь одного – сомнения. Она приставила кончик ножа к шее актера и уверенным движением проткнула ему грудь, словно проделывала это так же часто, как Тангейзер. Жан охнул. Девочка опустила рукоятку ножа, словно рычаг, вспоров ему сердце.
– Он готов, – сообщил ей Матиас. – Ты это почувствовала. Ты знаешь. Вытаскивай нож и отступи на шаг.
Паскаль выдернула лезвие.
– Нельзя медлить ни секунды. Убив, нужно быть готовым убивать снова, – продолжал объяснять ей рыцарь.
– Да, – кивнула его ученица. – Я поняла.
– Схватка должна заканчиваться за считаные секунды. Если противник сумел пережить три твои атаки, значит, у него может достать умения тебя убить. Не позволяй себя ранить.
Тангейзер перебросил тело Жана через перила, словно тряпку, и просунул его ступни между балясинами, чтобы оно не свалилось. Потом он вернулся в спальню, пинками по сломанным ребрам выгнал Эберта из-под кровати и заставил его выползти на лестничную площадку. Там Паскаль, не обращая внимания на его плач и в точности следуя инструкциям госпитальера, объяснявшего, где проходят артерии, перерезала ему горло. Матиас подвесил на перила и это тело. Кровь двух мертвых юношей стекала на нижние этажи. Капли падали вниз, разлетались крошечными фонтанчиками, и вскоре вся лестница наполнилась влажным красным туманом.
– Так они были студентами или актерами? – спросил иоаннит.
– Говорили, что и то, и другое, – ответила Паскаль. – Может, врали. Мне все равно.
– Можно поаплодировать последнему представлению.
К двери подошла Флер:
– Я слышала чьи-то шаги на крыше.
Тангейзер прислушался. Девочка была права.
На крыше, прямо над ними, находилось не меньше двух человек.
– Они могут добраться до люка и лестницы, – заметил Матиас.
– У люка засов с этой стороны, только он открыт. Папа отправил нас на крышу, но студенты поймали Паскаль на лестнице, и я сомневаюсь, что они закрыли люк, – сообщила Флер.
Тангейзер подошел к окну и выглянул на улицу – как раз вовремя, чтобы увидеть ополченцев, всей толпой бросившихся к двери в дом.
– Нам повезло, – сказал он. – Они попытаются взять дом штурмом.
Они сидели за столом на кухне и пили чай из шиповника.
Кухня находилась в передней части дома. Солнце уже поднялось довольно высоко, так что его лучи освещали двор и заглядывали в окна. Чай помогал справиться с усиливающейся жарой.
Карла не могла оторвать взгляда от сидевшей напротив женщины.
Алис была бесформенной, ширококостной, некогда пухлой, но теперь иссушенной жизненными невзгодами и возрастом. Кожа на ее подбородке и руках свисала морщинистыми складками. Лицо у этой дамы было широким, а щеки ее покрывали лиловые пятна. Полные губы цвета сырой печени открывали беззубые десны. Темно-рыжие волосы с седыми прядями были неаккуратно обрезаны чуть выше плеч. Глаза у Алис были светло-серыми и холодными, как зима, но в них графиня де Ла Пенотье увидела Гриманда. В старой женщине чувствовалась неимоверная усталость, через которую проглядывали горящие угли жизненной силы, некогда неукротимой. Но несмотря ни на что, Алис казалась огромной. Карла не могла определить ее возраст – наверняка не меньше шестидесяти, но может, все семьдесят или еще больше. Старая и больная, мать короля воров, тем не менее, словно не имела возраста.