За все время переговоров со Старки, с капитанами кораблей и рыцарями она ни разу не проговорилась о причине, по которой хотела вернуться домой, и таким образом, только укрепляла их во мнении, что она просто истеричная женщина, какой они и без того ее считали. Только Ампаро знала. А Карла держала в тайне свои мотивы не из одних только дипломатических соображений. Она хранила тайну из стыда. У нее был сын. Незаконнорожденный сын, отнятый у нее двенадцать лет назад. И ее сын, она была твердо уверена, живет на Мальте.
Она открыла стеклянную дверь, выходящую в сад. Дальние родственники ее семейства — семейства Мандука — уехали на Капри, спасаясь от сицилийского лета, и оставили в распоряжении Карлы гостевой дом. Он был элегантен и удобен для жизни. Была здесь и прислуга: кухарка, горничная и откровенно презирающий Карлу дворецкий по имени Бертольдо. Она уже просила Бертольдо доставить письмо капитану Тангейзеру, но, увидев, с каким наигранным потрясением дворецкий воспринял ее просьбу, поняла, что у нее уйдет несколько дней, чтобы заставить его подчиниться. Да и все равно, из-за своего неколебимого высокомерия Бертольдо наверняка провалил бы возложенную на него миссию, а то и вовсе пал бы от руки владельца «Оракула».
Карла выглянула в сад. Ампаро стояла на коленях перед цветочной грядкой, погруженная в беседу с высокой белой розой. Подобные эксцентричные поступки были обычны для этой девушки, и Карла даже завидовала вольности ее духа и тому, что она позволяет себе такие вещи. Пока она наблюдала, в ее мозгу зародилась идея. Карла не побоялась бы пойти в «Оракул» сама. Ее первой мыслью и было отправиться туда лично. Она довольно часто вела переговоры с купцами в Бордо. Однако она понимала: лезть в берлогу к этому Тангейзеру с его дурной репутацией — это значит поставить себя в уязвимое положение. Если бы удалось уговорить его прийти к ней, здесь, в обстановке, подтверждающей ее силу, преимущество было бы на ее стороне. Ампаро, понимала она теперь, сумеет привести Тангейзера на виллу Салиба гораздо вернее, чем она сама. Если уж нельзя просто послать к нему слугу, Ампаро станет самым странным посланником, какого когда-либо принимал этот человек.
Карла шагнула под пальмовые деревья, в тени которых спасались от жары цветы. Ампаро поцеловала белую розу и поднялась, отряхивая землю с юбки. Она не сводила глаз с цветка, когда Карла остановилась рядом. Ампаро казалась спокойной. А еще утром она была в смятении из-за того, что увидела в своем волшебном стекле накануне вечером. Образы, которые, по ее словам, мелькали в зеркале, были такими странными, такими невероятными, что, когда некоторые из них вдруг совпадали с происходящим на самом деле, Карла предпочитала видеть в этом случайность. Если не считать этих совпадений, символы можно было истолковать как угодно, по своему усмотрению. Вот только Ампаро никогда не истолковывала. Она просто видела.
Она видела черный корабль под алыми парусами, команда которого состояла из маленьких обезьянок, дующих в трубы. Она видела громадного белого мастифа в железном ошейнике с шипами, который держал в челюстях горящий факел. Она видела обнаженного человека с телом, покрытым иероглифами, который скакал на лошади цвета расплавленного золота. И когда этот человек проехал, ангельский голос возвестил ей: «Ворота широки, но дорога, ведущая к ним, подобна лезвию бритвы».
— Ампаро! — окликнула Карла.
Ампаро повернула голову. Всякий раз, когда Ампаро неожиданно окликали и она поворачивалась на зов, Карле казалось, что сейчас она снова отвернет голову и посмотрит куда-нибудь вдаль, словно ей больно смотреть другому человеку в глаза и она ищет взглядом нечто прекрасное, не видимое ни для кого, кроме нее. Эта привычка сохранялась у Ампаро в первые месяцы их жизни под одной крышей и сохранилась до сих пор в общении с остальными, но не с Карлой. Ей Ампаро смотрела прямо в глаза. Глаза у нее были разного цвета: левый — карий, как осенние листья, правый — серый, словно штормовая Атлантика. В обоих светился вопрос, который ни за что не будет задан вслух, словно в мире не существует слов, способных его выразить. Ей было лет девятнадцать или около того, точный ее возраст был неизвестен. Лицо ее было свежо, как яблоко, нежно, как цветок, но заметное углубление в лицевой кости под левым глазом придавало ее чертам какую-то волнующую асимметрию. Рот ее никогда не растягивался в улыбку. Бог, как казалось, отказал ей в способности улыбаться так же наверняка, как он лишает слепого способности видеть. Он отказал ей и во многом другом. Ампаро была тронута, гением ли, безумием, или дьяволом, или же всеми ими вместе и даже чем-то еще. Она не ходила к причастию и выказывала полную неспособность молиться. Ее охватывал ужас при виде часов и зеркал. По ее собственным словам, она разговаривала с ангелами и могла слышать мысли животных и деревьев. Она с горячечной добротой относилась ко всем живым существам. Она была лучом звездного света, заключенным в плоть и только и ждущим подходящего момента, чтобы продолжить свой путь в бесконечность.
— Уже пора играть? — спросила Ампаро.
— Нет, еще рано.
— Но мы будем?
— Конечно же будем.
— Ты чего-то боишься.
— Только как бы с тобой ничего не случилось.
Ампаро поглядела на розы.
— Не понимаю.
Карла колебалась. В ней так укоренилась привычка заботиться об Ампаро, что просить девушку отправиться в этот притон казалось ей преступлением. Однако Ампаро сумела выжить на улицах Барселоны, ее детские годы прошли среди таких жестокостей и лишений, какие Карла даже боялась представить себе. Трусость не входила в число недостатков Ампаро; это, как признавала в самом сокровенном уголке души Карла, скорее был ее собственный недостаток.
Карла улыбнулась.
— Чего лучу звездного света бояться в темноте?
— Да нечего. — Ампаро нахмурилась. — Это загадка?
— Нет. Я хочу, чтобы ты кое-что сделала для меня. Что-то очень-очень важное.
— Ты хочешь, чтобы я нашла человека на золотом коне.
Голос Ампаро был похож на шорох дождя. Она смотрела на мир глазами мистика. Карла так хорошо изучила особенности воображения Ампаро, что больше не видела в фантазиях этой девушки ничего необычного. Карла сказала:
— Его зовут Матиас Тангейзер.
— Тангейзер, — повторила Ампаро, словно пробуя звук только что отлитого колокола. — Тангейзер, Тангейзер. — Кажется, она осталась довольна.
— Я должна обязательно поговорить с ним сегодня. Как можно скорее. Я хочу, чтобы ты отправилась в порт и привела его сюда.
Ампаро кивнула.
— Если он откажется идти… — продолжала Карла.
— Он придет, — сказала Ампаро, словно все остальные возможности были немыслимы.
— Если он не придет, спроси его, не примет ли он меня в любое удобное для него время, но только обязательно сегодня, ты понимаешь? Сегодня.
— Он придет. — Лицо Ампаро светилось таинственной радостью, такой огромной, что, казалось, она вот-вот улыбнется, и это уже само по себе было победой.