* * *
Людовико был приписан к отряду командующего Заногерры, который возглавлял летучее подразделение из четырех десятков испанцев и итальянцев, оставленных в резерве на случай осложнения. Среди них было три брата, которые получили особый приказ от дель Монте оберегать Людовико. Двое были итальянцами, Бруно Марра из Умбрии и юный послушник из Сиены по имени Пандольфо. Третьим был неистовый кастилец Эскобар де Корро, присланный в помощь от кавалерии Мдины. Сейчас все они стояли, развернувшись к стене.
За вращающимися крыльями мельниц, прямо на севере, прогремел мощный взрыв, взлетел фонтан конечностей, языки пламени охватили выходящую на море часть стены Лизолы. Даже сюда, на противоположную сторону полуострова, где фортификации тянулись от моря на сушу и выходили на холмы, долетели осколки и ошметки и загрохотали по доспехам братьев. Только взрывом погреба с порохом можно было объяснить такие обширные разрушения. Они наблюдали, как бастион и кусок куртины осели в туче пыли и сползли в воду. Знамена алжирцев Канделиссы ринулись вверх по склону к дымящимся руинам. Заногерра повернулся к своему подразделению.
— Пришло время умереть за нашу святую веру.
Заногерра повел их бегом вдоль обращенной к морю части стены. Путь их лежал через хаос, а стена была столь же скользкой, как пол на скотобойне. Угол, под которым были прислонены вражеские штурмовые лестницы, и их вес — особенно с сидящими на них дюжинами людей — не оставляли возможности сбросить их, и по всему периметру вдоль парапета мусульмане и христиане задыхались в потных объятиях, пытаясь овладеть стеной.
В нескольких шагах впереди мальтийский ополченец, копьем спихивающий мусульманина с парапета, сделал паузу — проткнул мусульманину грудь, и тот кашлял кровью, пока его товарищи, последователи Магомета, вопили что-то со своих ступенек лестницы у него за спиной. Мальтиец одной рукой спустил штаны, присел на корточки и с быстротой и самообладанием человека, прочищающего горло, выдавил из себя большую дымящуюся какашку. Затем он натянул обратно штаны и вернулся к своему занятию: принялся глубже загонять наконечник копья в легкие своей жертвы. Когда Людовико подошел ближе, другой алжирец вскарабкался на плечи своему раненому товарищу, который упрямо цеплялся обеими руками за древко копья, не давая вытащить его из своей груди. Мальтиец выдернул копье, но слишком поздно: когда он потянулся к кинжалу, алжирец уже добрался до амбразуры и полоснул его ятаганом по шее. Мальтиец принялся колоть его кинжалом над коленями, загоняя клинок в бедра, мошонку, низ живота, сбросил его на стену, заполз на него между зубцами стены… Головы их мелькали в просвете над пропастью, оба они тяжело дышали, хрипели, каждый был залит кровью, своей и противника, а тем временем первый алжирец, все еще пронзенный копьем, все еще сидящий на скользкой перекладине лестницы, все еще кашляющий красными сгустками, все еще сражающийся, сбил с мальтийца шлем, дернул за волосы, ткнул в глаза, сунул большие пальцы в зияющую рану на шее и принялся разрывать ее дальше.
Людовико бросился мимо умирающего мальтийца и ударил мечом в разинутый рот пронзенного копьем человека. Он ощутил скрежет ломающихся зубов, толчок меча, когда тот пронзил череп или позвоночник. По его собственному позвоночнику прошла дрожь от этого ощущения. Он выдернул клинок в брызгах кровавой блевотины, сунул его замаранное кровью лезвие под тело мальтийца и глубоко проткнул подмятую ополченцем мусульманскую плоть. Анаклето присоединился к нему, бросившись со своим мечом в общую свалку. Клубок из орущих мужчин содрогнулся в нелепом и диком спазме, Людовико шагнул назад, ощутив, как под ногой чавкнула какашка, а затем три человека, алжирцы и мальтиец, перевалились через край стены, покатились в пространство и понеслись вниз, увлекая за собой людей, сидящих на нижних перекладинах лестницы.
Людовико восстановил дыхание. У него в груди — и конечностях, и глотке — с безудержностью Откровения поднималась волна безымянного экстаза. Он поглядел на Анаклето, который разок кивнул и отвернулся. Людовико стал убийцей. Осознание этого воодушевляло его.
Он поднял лицо к слепящему свету и возблагодарил Господа.
Они бросились в бой.
Элитный отряд Заногерры сошелся с алжирцами в проломе стены, оставляя после себя гнусное месиво из гниющих мозгов, конечностей и кишок. Крылья ветряных мельниц через равные промежутки времени отбрасывали на сражающихся тень. Людовико тоже бросился в битву. Не обращая внимания на звон клинков о его нагрудник и салад, он рубил и крошил двуручным мечом, бил одетыми в железо локтями в узкие коричневые лица, со всей силы опускал ноги на тела упавших, ползающих внизу. Он хватал затянутый пылью воздух и просил у святого Доминика силы. Анаклето, кажется, был со всех сторон сразу, он метался между ятаганами, нанося удары исподтишка тем, кто был занят в поединках с другими воинами, и спасал жизнь своего хозяина бесчисленное количество раз.
Заногерра отвел перепуганных ополченцев от руин стены, подбадривая их дух обращениями к Господу и призывая их сложить головы за Священную Религию. Затем мушкетная пуля пронзила ему грудь, и он упал замертво. Когда шакалы пророка всей толпой ринулись к его телу, паника снова охватила ополченцев, они бежали с залитой кровью площадки, ища укрытия среди мельниц. Громогласный победный крик вырвался у мусульман, они опять сплотили свои ряды и развернулись, идя на приступ. Людовико, Анаклето и несколько кастильцев выстроили кордон вокруг тела павшего командира, не поддавшаяся панике горстка мальтийских ополченцев присоединилась к их отряду, стоявшему среди развалин, и они принялись читать «Отче наш» в ожидании конца:
Pater noster, qui es in caelis…
…sanctificetur nomen tuum.
Да придет царствие Твое:
Да будет воля Твоя, яко на небеси, и на земли.
Хлеб наш насущный даждь нам днесь…
…остави нам долги наша,
яко же и мы оставляем должникам нашим…
Et ne nos inducas in tentationem.
…избави нас от лукавого.
Аминь.
Pater noster, qui es in caelis…
Алжирцы лезли вверх по каменистому склону, а Людовико немного огляделся. Первый раз он заметил, что у него из бедра торчит стрела. Он не помнил, как получил ее. Анаклето прорезал в древке бороздку своим мечом и срезал стрелу. Людовико поблагодарил его.
— Мой бог! — произнес Анаклето. — Смотрите!
Людовико развернулся. Оставшиеся без своих домов женщины из палаточного городка большой толпой лезли по осыпающейся круче. Юбки у них были подоткнуты, на ходу они подбирали оружие павших, и, когда женщины добрались до парапетов и вступили в рукопашную схватку с дьяволами, Людовико ощутил, как слезы навернулись ему на глаза. Вслед за этими мальтийскими амазонками по понтонному мосту, протянутому через Галерный пролив, пришел Овернский ланг под командованием Сьерра де Квине, а с ним — отряд испанских пехотинцев. Людовико снова ринулся в драку. Страшнейшая битва шла теперь вдоль всего побережья.
Потребовалось два часа, чтобы отбросить Канделиссу и его гази обратно к их баркасам. Те из мусульман, кто предпочел сдаться, были перебиты на берегу. Тех, кто наполовину захлебнулся в волнах, перерезали на отмелях ножами мальтийские женщины. При известии, что атака с моря не удалась, нападавшие с суши лишились боевого духа. Итальянцы дель Монте отбросили Хассема и его алжирцев от стен, сделали вылазку из ворот и перебили тех, кто замешкался на руинах Бормулы. Солнце садилось за холмом Скиберрас в фантастических оттенках шафранного и розового цветов, пока Людовико наблюдал, как последние лодки мусульман вытягиваются в ряд и стаи стервятников собрались над заваленным трупами проломом в стене. В водах, окружающих полуостров, поднялись на волнах бесчисленные распухшие мертвецы, и пловцы бросались в море, чтобы собрать с утопленников урожай драгоценных камней, золота и серебра. Тысячи алжирцев никогда не увидят больше свой дом. Но Религии пришлось заплатить за это высокую цену. Дель Монте, охваченный скорбной усталостью, обычной после битвы, появился перед Людовико.