— Alea jacta est, [113] — шепотом произнес Борс.
То, что Борс вдруг блеснул знанием классического языка, встревожило Карлу. В свете факелов она казалась изможденной, но все-таки ей доставало сил держать свои страхи в узде. Тангейзер ободряюще кивнул ей. Ампаро, примирившаяся с судьбой Бурака, вела себя так, словно ее вывели на воскресную прогулку. Тангейзер поднял факел, который был им нужен, чтобы разобраться с запорами боковой калитки, и горящие частицы нефтяного спирта и смолы посыпались на каменные плиты. Широкий коридор осветился до кровавого угла, где врагов можно было уничтожать через опасную дыру в потолке. Тангейзер повел их дальше.
Несмотря на все перипетии кровопролития, какие ему довелось пережить за время службы, в том числе и кровавые ужасы этого долгого дня, Тангейзер не помнил, чтобы его сердце билось раньше, как барабан. Он удивлялся, что остальные не слышат его стука. Он никак не мог назвать разумной причины, какая могла вызвать такое сердцебиение, и это все сильнее выводило его из себя. Тангейзер поглядел на Борса, выяснить, сработало ли и его шестое чувство, но тот казался совершенно безмятежным. Когда они проходили под опасной дырой в потолке, Тангейзер невольно начал принюхиваться, не пахнет ли маслом или греческим огнем, запальными фитилями или людьми, но коридор над ними оказался совершенно пустым, и сердце стало колотиться потише. Шли они налегке — не считая фляг с водой и сумок за спиной у Борса, которые были набиты опиумом и таким количеством драгоценных камней, что ими можно было бы заплатить выкуп хоть за императорского сына. Карла, уступив просьбе Тангейзера, несла в узелке красное платье — во всяком случае, так она сама сказала ему. Матиас, как никто другой, был настроен прихватить с собой виолу да гамба и с большой неохотой был вынужден оставить ее. Они дошли до конца коридора. Перед ними поднимались Калькаракские ворота.
Тангейзер держал факел, помогая Борсу разобраться с многочисленными засовами и запорами, удерживавшими калитку. Они уже расправились с половиной, когда Тангейзер схватил Борса за плечо, останавливая его, и прислушался к тому, что происходит в проходе за ними. Петли опускной решетки были отлично смазаны, они сами смазали их этим вечером, но сомнений не было — он услышал легкий скрип, когда решетку потянули, открывая.
— Ты сможешь закончить в темноте? — спросил Тангейзер.
Борс взялся за последние засовы.
— Попробую, — сказал он и продолжил работу.
Сбоку от ворот была пристроена ниша для часового. Тангейзер, не церемонясь, затолкнул в нее Карлу с Ампаро и жестом велел им молчать. Он развернулся и выбросил факел. Факел пролетел под аркой и приземлился, выбросив фонтан искр, под дырой в потолке прохода. Тангейзер развернулся обратно, взял ружье и опустился на одного колено. С учетом его пистолета за поясом и длинного мушкета Борса, у них три выстрела. Тангейзер не собирался убивать какого-нибудь несчастного часового, который нечаянно натолкнулся на них: если у того имеется хоть капля здравого смысла, они договорятся с ним. У него за спиной брякнули засовы. Борс заворчал, и калитка скрипнула. Порыв свежего морского ветра долетел до них с залива.
— Готово, — сообщил Борс.
— Погоди, — сказал Тангейзер.
Он услышал шаги за углом, увидел неровное мерцание второго факела.
В пятно света вышел Никодим. Он был без оружия.
Тангейзер со вздохом облегчения опустил ствол. Никодима они возьмут с собой. Наверное, с этого и надо было начинать. Но вот вопрос: он просто шел за ними следом или кто-то рассказал ему об их побеге? Тангейзер поглядел на Борса, который, стоя в тени, нянчил свой мушкет.
Борс пожал плечами.
— Я ни слова не сказал.
Женщин можно было не спрашивать.
Никодим остановился рядом с факелом. Он вглядывался в темноту.
— Матиас?
— Никодим, — отозвался Тангейзер. Он говорил по-турецки. — Что случилось?
— Вас предали, — сказал Никодим.
Внутри Тангейзера все перевернулось.
— Надеюсь, это был не ты?
— Нет.
— Тогда кто?
— Этого я не знаю.
— Ну, чего мы ждем? — спросил Борс, стоявший у открытой калитки.
— Погоди, — сказал ему Тангейзер. Он снова обратился к Никодиму: — Объясни.
Никодим махнул факелом на Калькаракские ворота.
— На стене у амбразур стоят люди с мушкетами. Вам придется сдаться.
Должно быть, его жест был условным сигналом, переданным кому-то у подъемной решетки, а оттуда на внешнюю стену над ними, потому что мгновение спустя из амбразуры над калиткой вылетел и взорвался снаряд с греческим огнем. Борс выругался и нырнул обратно под ворота. Он прикрыл за собой железную калитку, защищаясь от огня.
— Сдаться кому? — спросил Тангейзер.
Никодим ответил:
— Фра Людовико.
Тангейзер поглядел на Карлу, стоявшую в нише. Глаза ее широко раскрылись от испуга.
Борс снял со спины сумки и бросил на землю.
— Людовико? Да сколько у него народу? Пойдем да перебьем их. Десять минут, и мы на свободе.
Они услышали еще шаги, и Никодим развернулся посмотреть на того, кто идет. Он был в ужасе. Шаги затихли, остановившись в тени, где коридор делал поворот. Звучный голос Людовико прокатился по проходу.
— Если вы решите драться, — сказал Людовико, — женщинам не будет пощады.
— Мы сдадимся только Оливеру Старки или великому магистру, — заявил Тангейзер. — Никому больше.
— Великий магистр понятия не имеет о вашем предательстве, — ответил Людовико. — За что вы должны быть признательны. Попади вы к нему в руки, вас ждала бы виселица.
— А что ждет нас в твоих руках?
— Возможность сохранить все богатства, какие вы нажили, и получить свободу, к которой вы так рветесь.
— Это как? — поинтересовался Тангейзер.
— Священная палата не заключает сделок. Вы полностью в моей власти.
Тангейзер уловил движение. Из дыры в потолке высунулось дуло мушкета. Из дула с оглушительным грохотом вырвалось пламя, и Никодим упал на камни с раздробленной ногой. Он лежал, замерев от боли. Кровь, вытекающая из раны, шипела, издавая неожиданно пронзительный запах, когда вливалась в лужи горючей жидкости рядом с упавшими факелами.
— У грека была возможность правильно выбрать друзей, но он выказал себя полным дураком, — сказал Людовико. — Призываю вас проявить большую смекалку.
— Покажи свою рожу, ты, подлая скотина! — прорычал Борс.
Из ниши в стене вышла Карла. Она сделала несколько шагов по коридору.
— Людовико, — сказала она, — дай мне слово, что ты позволишь им уйти, и я сама, по своей воле, останусь здесь с тобой.