— Утри бороду, — велел Тангейзер.
Капитан вытер нос и подбородок рукавами.
— У тебя на улице два человека, — сказал Тангейзер. — И ты, должно быть, очень на них сердит.
Недоумение отразилось на лице капитана.
— Сердит?
— Я на них сердит. Они не сделали ничего, чтобы разогнать толпу. Это возмутительно.
— Возмутительно, да-да, — согласился капитан.
— Если ты дорожишь их жизнями, как и своей собственной, ты прикажешь им разрядить ружья, чтобы очистить улицу. Затем ты отпустишь их до утра. Скажи им, чтобы шли по домам. Если они замешкаются, ты прикажешь выпороть их.
— Выпороть как следует! — пробормотал капитан.
— Когда ты отдашь им приказ, ты захлопнешь перед ними дверь. Потому что ты очень сердит.
— Я просто в ярости! — взвизгнул капитан.
Тангейзер поглядел на Борса, который встал так, чтобы его не было видно из двери, и взял аркебузу на плечо, оставив под рукой копье. Тангейзер подтолкнул капитана вперед.
— Если ты выйдешь на улицу, — предупредил Тангейзер, — мы убьем тебя на месте.
Не успел капитан все как следует обдумать, как Тангейзер распахнул левую створку двери. Капитан, которому наконец-то дали возможность выпустить пар, причем он считал себя в этом деле мастером, обрушил все скопившиеся за мучительные минуты эмоции, облеченные в форму словесной порки, на двух стражников, остававшихся на улице. Обещание выпороть их скоро переросло в обещание многочисленных увечий и двойного повешения. Тангейзер ткнул в зад капитану копьем. На середине сентенции тот захлопнул дверь перед носом своих подчиненных. Затем посмотрел на Тангейзера, дожидаясь одобрения. Тангейзер вынул из-за пояса у капитана пистолет. Даже не спрашивая, капитан протянул ему рожок с порохом, отделанный медью, и мешочек с пулями и пыжами.
— Иди к отцу Гонзаге, — велел Тангейзер. — Встань так же, на четвереньки.
Когда капитан спешил исполнить приказ, уверенный, что снискал расположение своих мучителей, снаружи прогремели два выстрела. Тангейзер по новой зарядил пистолет и посмотрел через щелку в ставнях. Толпа разбегалась, оставив на булыжниках мостовой два стонущих тела. Третье распростертое тело оба стражника били прикладами ружей. Такова была расплата за ротозейство. Тангейзер прицепил пистолет на пояс и добавил аркебузу к коллекции Борса.
Борс кивком указал на Сабато.
— Пойду принесу гвоздодер.
Сабато встревоженно шевельнулся, и Тангейзер покачал головой.
— Давай-ка освободим его, не переломав ему рук.
Он взял лампу с козел, поспешно прошел в складскую часть помещения и отыскал ящик с инструментами. Достал мелкую ножовку и поспешил обратно. Еще раз осмотрел гвозди, торчащие из рук Сабато. Произнес:
— Я заплатил за это кресло пятнадцать золотых эскудо.
— Да тебя просто ограбили, — сказал Сабато Сви.
Тангейзер принялся пилить ножовкой, делая короткие быстрые движения.
— Значит, наша сицилийская авантюра накрылась, — заметил Сабато.
— Будут и другие дела, еще грандиознее и прибыльнее. — Шляпка первого гвоздя отвалилась. — Не двигайся. — Он принялся за второй гвоздь.
— Ну, тебе хотя бы не придется плыть в Египет с греками.
— И перец еще будет. Он же растет на деревьях. — Ножовка срезала шляпку второго гвоздя, и Тангейзер отложил ее. — Расслабь руку, — велел он. Он взял Сабато за левое запястье. Пальцы свободной руки подсунул под пальцы Сабато, завел под ладонь. — Расслабься, говорю. — Он быстро снял кисть Сабато с гвоздя.
— Готово. Теперь вторая. Расслабься.
Через мгновение Сабато был свободен. Он поднялся с кресла, осторожно пошевелил пальцами, сжал руки в кулаки, удивленный.
— Кости не задеты, — пояснил Тангейзер.
Борс сказал от окна:
— На улице пусто.
Три друга подошли к пленникам, которые стояли на четвереньках в мрачно мерцающем свете. Между расставленными ладонями священника натекла лужа слюны. Оба мужчины воняли собственными выделениями. Тангейзер взглянул на Сабато.
— Они твои, если хочешь.
Капитан подал снизу голос:
— Но, ваша светлость…
Борс пнул его сапогом в зубы.
Сабато покачал головой.
— Радости это мне не доставит.
Тангейзер указал Борсу на капитана:
— Убей его.
Борс приставил дуло аркебузы к затылку капитана и поднес фитиль. Последовала короткая пауза, которую капитан заполнил воем человека, знающего, что сейчас умрет без исповеди и отпущения грехов. Содержимое его головы вылетело из черепа в короткой вспышке пламени и размазалось по плиткам пола. Гонзага дернулся, когда ему в лицо полетели ошметки мозгов и крошки свинца. Борс положил ружье и поставил голого священника с кляпом во рту на искалеченные ноги. Он взял грушу за ключ и выдернул у Гонзаги изо рта, превращая в крошево его зубы.
— Ты только посмотри, как святой отец обделался, — с отвращением произнес Борс. Он угрожающе поднял грушу. — Надо было засунуть ее ему в задницу.
— Отец Гонзага! — позвал Тангейзер.
Гонзага, подволакивая ноги, повернулся к нему — по его голым бедрам стекала коричневая жижа — и уставился на сапоги Тангейзера. Он больше не был человеческим существом, он превратился в мешок, набитый ужасом и отчаянием.
— Настало время сделать чистосердечное признание, — произнес Тангейзер, — теперь, когда ты один, тебе нет нужды бояться своих товарищей.
Гонзага непонимающе заморгал. Борс наступил на останки капитановой головы. Гонзаге сделалось дурно, и Борс хлопнул его по выбритой макушке.
— Ты это слышал, святой отец? Без друзей и один.
— Вы учинили все это безобразие по приказу брата Людовико? — спросил Тангейзер.
Гонзага кивнул.
— Фра Людовико. Да, о да. — Он поколебался, затем выпалил: — Но распять жида приказал капитан, а не я. В этом я невиновен.
— Он говорит как адвокат, — заметил Сабато.
Борс сказал:
— Ненавижу адвокатов.
Он схватил голову Гонзаги обеими руками и сунул большие пальцы ему в ноздри с такой силой, что разорвал их. Гонзага закричал, его язык дрожал между обломками зубов. Борс отпустил его. С ближайшего стола Тангейзер взял налитый до половины кувшин вина и протянул его священнику. Тот взял его обеими руками. И замер.
— Пей, — сказал Тангейзер. Гонзага выпил. — Скажи мне, почему Людовико ополчился на нас?
Гонзага опустил кувшин. Ручейки крови текли из разорванного носа и по подбородку.
— Почему? — Он собирался с духом, чтобы ответить. — Потому… потому что…