Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum. Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua sicut in caelo et in terra. Panem nostrum quotidianum da nobis hodie, et dimitte nobis debita nostra, sicutet nos dimittimus debitoribus nostris. Et ne nos inducas in tentationem, sed libera nos a malo. Amen. [62]
На красно-черном корабле, скользя по черно-серебристой воде, они плыли при свете луны к вратам адовым. Когда рыцари начали свою литанию сначала, Борс присоединился к ним.
* * *
Пятница, 18 мая 1565 года
Залив Калькара, Эль-Борго, Мальта
Орланду охотился за борзой с самого рассвета, когда пушечный выстрел прервал его сон под открытым небом у ручья и он увидел стройный силуэт собаки на фоне небес. Малиновые волнистые облака тянулись с востока, словно армия ночи, спасающаяся бегством от погоняющего ее кнутом дня, а ветерок, самый прохладный и сладостный именно на заре, нес на своих крыльях голоса людей, поющих псалмы.
Со вторым пушечным выстрелом борзая повернулась к нему. Их разделяло не больше дюжины футов, собака смотрела вниз со штабеля закрытых холстиной ящиков на Калькаракский док. Первый луч солнца прорвался сквозь облака, и он увидел, что собака чистого белого цвета. Ее уши стояли торчком; они изучали друг друга, собака и босоногий мальчик, одна в первозданной, подаренной самим Господом чистоте, другой в шрамах от укусов и в пятнах запекшейся крови. Орланду взял мясницкий нож с камня у своего изголовья и медленно встал. Глаза пса были печальны и ярко блестели. Его душа была чиста. Его благородство поразило Орланду до глубин души.
Насколько было известно Орланду, этот белый пес был последней живой собакой на острове. Так ли это было или нет, но ни лая, ни воя не было слышно нигде в городе. Орланду собирался убить этого прекрасного белого пса еще до того, как разгорится утро.
С третьим пушечным выстрелом пес спрыгнул с ящиков и понесся по городским улицам безмолвно, словно призрак. Орланду бросился в Эль-Борго, преследуя пса, и он был так занят высматриванием своей жертвы, что солнце успело прогнать с горизонта все тучи, прежде чем он вспомнил и остановился. Три выстрела с форта Сент-Анджело были тем сигналом, которого ждали с безмерным ужасом. Он означал, что далеко в море была замечена турецкая армада. Исламские орды приближались к мальтийским берегам.
Истребление собак заняло три дня. Это был четвертый. Их уничтожение было организовано великим магистром Ла Валлеттом. Говорили, что во время осады Родоса Ла Валлетт видел, как люди ели крыс и собак. А собаки поедали тела убитых людей. Он хотел, чтобы на Мальте смерть настигла всех раньше, до того, как люди падут так низко. Еще до Орланду доходили слухи, что из всех живых существ Ла Валлетт особенно трепетно относится к охотничьим собакам. Прежде чем опубликовать свой приказ, Ла Валлетт взял меч и своей рукой убил шесть своих обожаемых псов. Говорили, что после того Ла Валлетт рыдал от горя.
Хотя приказ звучал совершенно просто, исполнить его оказалось гораздо сложнее, чем можно было представить. Многие, у кого были собаки, последовали примеру Ла Валлетта и убили их сами. Но подобное поведение людей не могло пройти незамеченным для столь умных животных. С наступлением ночи первого дня, встревоженные воем товарищей и тем, что хозяева ополчились на них со всех сторон, собаки, домашние и бродячие, сбились в испуганные стаи, мечущиеся по улицам и переулкам города. По причине того, что город был обнесен стеной и окружен морем, бегство было невозможно, в спасении им тоже было отказано.
Поскольку собаки в этом отношении странным образом похожи на людей, вожаками стай сделались самые дикие и хитрые из них. Огромные собачьи стаи, подгоняемые страхом и возбужденные от вони костров, в которых весь день сгорали тела их сородичей, были по-настоящему опасны и вели себя все необузданнее. Поскольку выслеживать и убивать собак было занятием низким, ниже достоинства солдат и рыцарей, поскольку каждый, кто был в состоянии передвигаться, был занят приготовлениями к войне и поскольку эта работа не годилась для женщин, одного из сержантов осенила идея использовать мальчишек-водоносов, приписанных к крепостным бастионам на время осады. Орланду, приписанный к Кастильскому бастиону, был среди первых добровольцев.
Ради Религии он был готов пойти добровольцем куда угодно. Как и остальные мальчишки, он смотрел на рыцарей как на сошедших на землю богов. Ему дали мясницкий нож, сточенный от долгого употребления и острый как бритва, и сказали, что, раз скоро предстоит убивать мусульман, лучше сначала потренироваться на собаках, поскольку в глазах Господа это твари одной породы: все отличие между ними в том, что собаки пахнут лучше и не отправятся после смерти в ад. Это утверждение вынудило Орланду поинтересоваться, есть ли у собак душа. Капеллан, отец Гийом, который благословлял отроков, отправляющихся в свой первый крестовый поход, заверил его, что нет, точно так же, как у овец или кроликов, но каждая собака принимала смерть настолько по-своему, и любовь к жизни была у них так сильна, что к закату первого дня Орланду был твердо уверен в обратном.
Убивая собаку, мальчик относил труп на телегу, стоявшую у Провансальских ворот, там дохлую собаку потрошили, чтобы использовать внутренности для отравления колодцев в Марсе, когда явятся турки. То, что оставалось, уносили в костер из шерсти и костей за городской стеной. К концу второго дня, когда большинство мальчишек взмолились об освобождении от жуткой повинности, разодранная одежда Орланду стояла колом от пропитавшей ее крови и экскрементов убитых, выпотрошенных и унесенных им на костер животных. Воспаленное тело горело от укусов, которые он не мог даже сосчитать. Его рвало. Он был опустошен. Он был сыт по горло и измотан резней. И он решил, что отец Гийом прав: у собак нет никакой души. Потому что вера в обратное делала его работу слишком мучительной.
Он ночевал в доках один, на постели из мешка с зерном. Когда он поднялся и вышел в переулок на поиски жертв, люди расступались в стороны, словно он был сумасшедшим, только что бежавшим из приюта для душевнобольных. Сначала он решил, это из-за того, что от него воняет, но, посмотрев в глаза пекарю, у которого покупал себе на завтрак лепешку, он понял, что внушает людям отвращение и трепет. Пекарь боялся его. И тогда Орланду стал держаться прямо и напустил на себя суровый и безразличный вид, с каким ходили рыцари. Он раздобыл у красильщика кусок овечьей шкуры, пропитал ее куриным жиром и привязал внутрь руном к одной руке. Экипированный таким образом, он мог отвлекать внимание собаки, которой собирался перерезать глотку.
Но все равно руки были прокушены до кости, потому что из всех разбойничьих стай до этого дня дожили только самые хитрые и злобные псы. Вечером второго дня его левая рука посинела до самой кисти. Стражники из доков поделились с ним почками и прочей требухой, поджаренной на углях в жаровне, они заставили его рассказать об охоте, и вместе с ними он хохотал над вещами, которые вовсе не казались ему смешными. Они спросили, сколько он убил. Он не смог вспомнить. Двадцать, тридцать, больше? Они поглядывали на его синяки и раны, когда им казалось, что он не замечает, обменивались загадочными взглядами и думали, что он ненормальный. Он ушел от их костра, и, когда снова улегся на своих мешках и посмотрел на звезды, он уже не был тем мальчиком, каким проснулся накануне. Наверное, и не совсем мужчиной, но в некотором роде убийцей, что было почти так же неплохо. А насколько сложнее убить мусульманина?