– Доброе утро, Питт, – мрачно поприветствовал его помощник комиссара полиции, когда Томас вошел в его кабинет.
– Доброе утро, сэр, – ответил суперинтендант, садясь на предложенное место у огня. Это была любезность со стороны Корнуоллиса – он держался с подчиненным как будто бы на равных, не усадив его напротив за столом. Однако этот добрый жест нисколько не облегчил ни угрызений совести, испытываемых Питтом, ни ощущения обманутого им доверия.
– Что случилось? – спросил Джон, немного наклоняясь вперед и безотчетно соединяя кончики пальцев. Огонь камина освещал его щеки и голову. Лысина удивительно шла этому человеку, и в профиль его резкие черты лица казались бронзовым старинным барельефом.
Томас рассказал обо всем, что казалось ему безотлагательным. Все это было очень важно, однако сведения эти не вели ни к чему определенному.
Когда он окончил рассказ, Корнуоллис воззрился на него с задумчивым видом:
– Значит, убить из политических причин мог Мойнихэн. Его отец был достаточно сумасшедшим протестантом. А сын, очевидно, считает, что любое урегулирование проблемы ведет к упадку протестантского приоритета, и, вероятно, так оно и случится. Но в то же время это приведет к установлению гораздо более справедливых порядков, чем теперь, и, следовательно, к миру, к большей безопасности и к благосостоянию всех и каждого. – Он покачал головой. – Но ненависть укоренилась там очень сильно; она гораздо глубже всех разумных и нравственных оснований и даже надежды на лучшее будущее. – Джон закусил губу, пристально глядя на Питта. – Другой кандидат в убийцы – Падрэг Дойл. Он мог убить из политических резонов либо в отместку за обращение Гревилла с его сестрой.
Но на лице суперинтенданта выразилось сомнение.
– Вы действительно считаете, что прегрешения Гревилла против жены настолько серьезны, что могли побудить ее брата к убийству? – уточнил его начальник. – Очень много мужчин дурно обращаются со своими женами. А Эйнсли ее не бил, не ущемлял в расходах и публично не унижал. Он всегда был в высшей степени скрытен. И она не подозревала об изменах, вы говорите?
– Нет…
Корнуоллис откинулся на спинку стула. Голова у него слегка тряслась.
– Если бы она застала его в постели с соперницей, которую он любил, она могла бы убить его в порыве ярости, совершить преступление из страсти, – продолжил рассуждать помощник комиссара. – Хотя женщины редко совершают подобные преступления, особенно женщины того воспитания, что получила Юдора. Ей было что терять, Питт, и, убив мужа, она могла ничего не получить взамен. Если только не желала освободиться и выйти замуж за кого-нибудь другого… Но у вас ведь нет подобных подозрений?..
– Нет, – поспешно откликнулся Томас. Он ни в чем не подозревал Юдору и вообще не мог представить ее способной на насилие. – Она… Вы ее когда-нибудь видели? – спросил он своего шефа.
Корнуоллис улыбнулся:
– Да. Она очень хороша. Но даже красивые женщины могут сильно страдать, если их предают. Именно красивые больше всех и страдают, потому что изначально не верят, будто такое может случиться с ними. Их гнев сильнее, чем у прочих.
– Но он ничего такого не делал в Эшворд-холле, – резко ответил суперинтендант.
– Мы же обсуждаем его прошлые поступки. Однако ни одна из его связей не угрожала ее положению жены. Как вы сказали, все это было удовлетворением желаний, а не любовью.
– Но тогда почему вы считаете, что Дойл мог убить Гревилла, чтобы защитить сестру?
Томас молчал.
Джон прищурился.
– В чем дело, Питт? У вас еще есть какие-то соображения, ведь иначе вы бы не подняли этот вопрос. Вы же не меньше меня способны узреть безосновательность своих суждений! Даже больше.
– Мне кажется, она боится, что это Дойл, – медленно ответил суперинтендант, впервые выражая свои подозрения вслух. – Но, может быть, я ошибаюсь насчет мотива убийства и оно было политическим… связанным с ирландским национализмом, как думают все прочие.
– Не все, – пожал плечами Корнуоллис. Он, видимо, смутился, потому что на щеках у него показался едва заметный румянец. – Сегодня должны вынести приговор по бракоразводному процессу О’Ши.
– Вы не знаете, какой он будет?
– Я думаю, они удовлетворят требования О’Ши, и на законных основаниях. Его жена, несомненно, виновата в длительной адюльтерной связи с Парнеллом. Единственный вопрос заключается в следующем: повинен ли сам О’Ши в этой интриге или же он действительно обманутый муж.
– Неужели? – Томас мало читал об этом процессе; до сих пор у него не было на это ни времени, ни какого-либо интереса. Он и теперь не был уверен, что этот процесс имеет хоть малейшее отношение к событиям в Эшворд-холле.
– Хорошо хоть, мне не надо судить, кто здесь прав, а кто виноват, – с несчастным видом ответил Корнуоллис. – Но если бы пришлось…
Он заколебался. Помощник комиссара очень стеснялся разговоров на подобные темы. Он всегда считал, что некоторые стороны своей жизни мужчина должен хранить в тайне, и его крайне смущало их публичное обсуждение.
– Но мне трудно поверить в доказательства невиновности Парнелла, тем более что эти доказательства граничат с фарсом, – сказал он наконец, и рот его искривился в гримасе, одновременно ироничной и презрительной. – Он вылезает в окно, когда муж входит в дом, а потом сам вновь появляется на пороге дома, словно только что приехал… Нет, это ниже достоинства человека, который собирается возглавить движение за единство нации и представлять свой народ в парламенте.
Питт удивился, и это, наверное, выразилось у него на лице.
Корнуоллис еле заметно улыбнулся:
– Такое впечатление, что у этого человека нет ни малейшего чувства юмора, ведь он мог бы подать себя в суде, как этакого обаятельного ветреника, которому удалось безнаказанно улепетнуть. Так ведь нет – он совершает проступок, но с миной праведника, и его застигают на месте преступления.
– Это погубит его репутацию? – спросил суперинтендант, тщательно всматриваясь в лицо начальника.
– Да, – ответил тот категорично, а затем, подумав, добавил: – Да, я почти в этом убежден.
– Тогда национальному движению потребуется новый вождь?
– Да, и если не сразу, то в довольно близком будущем. Парнелл еще некоторое время может продержаться, но его власть кончена. Мне так кажется. Могут в это верить и другие, если вы это имеете в виду. Но в любом случае данный процесс замедлит общественное объединение, если на переговорах в Эшворд-холле не будет достигнуто соглашение, что зависит главным образом от Дойла и О’Дэя – и от того, в какой мере этому будут способствовать или, наоборот, противодействовать Мойнихэн и Макгинли.
Питт глубоко вздохнул:
– В первое же утро пребывания в Эшворд-холле сестра Мойнихэна отправилась говорить с ним о стратегических планах. Она, по-видимому, так же много думает о политике, как и он. Но, придя к нему, обнаружила его в постели с женою Макгинли.