Я покатил дальше, осторожно добавляя газу. Порылся в карманах. Нашел сигареты. Меня трясло. Я кое-как прикурил, налетевший ветерок сорвал и унес клочок воспламенившейся бумаги и струйку дыма. Обычная проверка? Ищут украденную машину? Совпадение? Однако же… Полицейский явно был не из тех, кто что-то упустит, и тем не менее он не сказал ни слова насчет моих бумаг. Я затянулся. Срок действия моей страховки и международных прав истек пять недель назад. Нужно выяснить, что там в багажнике. И поскорее.
Я прибавил газу и понесся вперед, по-змеиному проскальзывая в потоке машин, подгоняемый ощущением, что за мной следят. Проскочил, в последний миг разминувшись с грузовиком, на красный свет. Оглянулся. Моему безумному примеру никто не последовал. Немного отпустило.
Через полчаса мой «ягуар» громыхал по узкой извилистой дороге под протестующий визг покрышек на теплой щебенке. Я пролетел через пару сонных деревенек с ресторанами, удостоившимися похвалы «Мишлена», свернул в лес, отъехал на приличное расстояние от дороги, остановился и выключил двигатель.
Нервы немного успокоились. Тенистый лес дышал теплом, воздух растекался приятным ароматом. Я прислушался. Тихо. Прошел к багажнику и поднял крышку. Интересно, что там? Порубленный на куски труп? Русский карлик-агент? Ничего подобного. Всего лишь упаковочный пакет – восемнадцать дюймов в длину, один фут в ширину и несколько дюймов в высоту. Никаких ярлыков, никаких надписей. Тяжелый.
Я вскрыл пакет с одного конца, наклонил и вытряхнул содержимое: серебристый сверток с наклейкой, надпись на которой гласила: «Элен – с днем рождения. С искренней любовью». Без подписи. Далее последовал револьвер 38-го калибра, «уэбли», заряженный, на предохранителе. И, наконец, конверт. В конверте оказались пятьсот фунтов подержанными десятифунтовыми банкнотами и записка следующего содержания: «Доставьте подарок мадемуазель Элен де Вуврэ – Париж-2, рю Нотр-Дам-де-Бон-Нувель, д. 91, кв. 5. Время доставки – пятница, 29 мая, 11:00. Пугач и мелочь оставьте себе».
Сначала я подумал, что женщина – любовница Уэзерби, который побаивается ее мужа. Но пятьсот фунтов за столь несложное поручение… Не слишком ли много?
Со стороны дороги донесся звук мотора. Я убрал конверт в карман и захлопнул дверцу. Но это был всего лишь трактор, тащивший на буксире старый трейлер. За рулем сидел высохший старик фермер в синем берете и с обязательным желтым «Галуазом» в зубах. Он объехал меня, примяв несколько кустов, кивнул любезно, но интереса не выказал и покатил дальше своей дорогой.
Я вскрыл серебристый сверток. В нем оказался мягкий белый порошок. Не требовалось быть химиком, чтобы понять – это не пудра от Ив Сен-Лорана.
Сверток весил около пяти фунтов. Даже если продать порошок оптом и наспех, он стоил бы около двухсот тысяч фунтов, и намного больше – если продавать порциями по одному грамму на улице. Я мало что знал о французской мафии, но и этого было достаточно, чтобы отбить соблазнительное желание смыться вместе с добычей.
Чутье с самого начала подсказывало: сделка воняет похуже, чем мусорный бак на рыбном рынке в летнюю жару. Чутье подсказывало мне теперь найти Уэзерби и вернуть пакет. А если не найду, пойти в британское консульство и все там рассказать. Иногда, когда мне холодно и одиноко, я жалею, что не слушаю этот внутренний голос. К счастью, не всегда.
На рю Нотр-Дам-де-Бон-Нувель к дому номер 91 я прибыл пораньше, решив, что если меня поджидает там что-то неприятное, то я попытаюсь застать их врасплох. Приехав на такси, я потерял несколько драгоценных минут, споря с водителем, который не соглашался подождать, потому что здесь не было для этого соответствующей зоны ожидания. Я же со своей стороны пытался вбить в его тупую галльскую башку, что если он не подождет меня, то может и не получить ожидаемой платы.
Усилия не пропали даром, что-то до него дошло. Я вышел, оставив открытой дверцу, а он не стал выключать мотор. И то, и другое добавило смелости – не знаю почему, меня не оставляло чувство, что и первое, и второе может пригодиться.
Стоял третий день жары. Облитый солнечными лучами, я остановился у двери и прошелся глазами по табличкам с номерами квартир и фамилиями жильцов. Мне было сильно не по себе, и даже лежавший в кармане пиджака заряженный и снятый с предохранителя револьвер уверенности не добавлял.
Высокое старое здание. Четыре этажа. Без лифта. Я не стал звонить – вошел и направился к каменной лестнице. Дом был немного странный, тихий, запущенный. С улицы он выглядел довольно чистым и аккуратным, изнутри – неухоженным. Необычно для Франции, где, как правило, бывает наоборот. Квартира номер 5 находилась в конце площадки третьего этажа. Я нажал кнопку звонка и, сам не знаю почему, отступил в сторону.
И, как оказалось, поступил очень даже мудро: в следующую секунду дверь разлетелась в щепки от урагана автоматных пуль, за которыми, паля во все стороны, – но, к счастью, не в меня, – последовала и милейшая мадам де Вуврэ. Я дважды выстрелил из «уэбли». Мадам де Вуврэ, если это действительно была она, предстала в образе высоченного малого со злобной физиономией, прилизанными черными волосами и смуглой маслянистой кожей. Вид у него был такой, словно он уже пожалел, что не остался в постели. Кровь хлынула сразу из двух дырок, во лбу и в верхней части груди. Автомат «стен» выпал у него из рук и покатился по ступенькам, изрыгая пули уже сам по себе.
Второй головорез возник в дверном проеме, размахивая какой-то огнестрельной штуковиной. Я выстрелил в него, и он завалился на спину. Внезапно мою левую руку словно огрели раскаленным молотом, она взлетела и ударилась о стену, а рядом с моим правым ухом просвистела и врезалась в камень пуля. Меня осыпало кирпичной крошкой. Я повернулся и увидел еще одного, третьего, – чахлого малыша с козлиной бородкой, уже вознамерившегося повторить попытку. Мне не оставалось ничего иного, как воспользоваться единственным оставшимся вариантом. Я прыгнул на него, из последних сил давя на спусковой крючок «уэбли». Три хлопка… щелчок… и я, исполнив кувырок через голову, приземлился на свежий труп.
Несколько секунд я просто лежал, ожидая следующей пули. Барабан моего «уэбли» был пуст. Я пошарил вокруг правой рукой. В меня никто больше не стрелял, а через секунду пальцы сомкнулись на рукоятке пистолета бородатого малыша.
Тишину ничто не нарушало, но я все же подождал еще пару минут, прежде чем подняться. Левая рука разрывалась от боли, но не выпускала серебристый сверток. Я встал, пошатываясь, и тут в здание ворвался целый взвод парней в синем – французский ответ инспектору Нэкеру. В первую секунду меня охватил неописуемый восторг – никогда в жизни я не был так рад встрече с полицейскими. Но уже в следующий момент осознал, что стою рядом с тремя трупами, держа в одной руке дымящийся пистолет, а в другой – пять фунтов героина. Стою и довольно ухмыляюсь.
В течение всей следующей недели французская полиция оказала мне одну-единственную любезность: позволила выбрать, на какой, нижней или верхней, койке спать. Я выбрал верхнюю и, как оказалось, не ошибся – каждый вечер в камеру приводили какого-нибудь пьянчужку, который валился на нижнюю койку и всю ночь храпел, бубнил и метался. Утром его уводили, так что я даже не успевал разглядеть лица своего сокамерника. Вполне возможно, это был один и тот же бедолага.