– Мы закончим к пяти. Если никто не записался, оно все ваше. – Он указал кивком на пришпиленный к стене листок.
– Спасибо. – Я отошел в сторонку, и лекция продолжилась.
– Итак, ранние аналоговые машины…
Я посмотрел на листок, нашел сегодняшнюю дату. В расписании напротив цифры 5 значилось нацарапанное небрежным почерком имя – Э. Скрутч. Я благодарно кивнул лектору и вышел из комнаты. Он не заметил – вернулся в те дни, когда компьютеры были больше динозавров и не такие проворные. Теперь они стали меньше пушек и куда опаснее. Я спустился и, не обнаружив на месте охранника, проскользнул за его стол, где обнаружил несколько ключей – все одинаковые и снабженные ярлыком «Мастер-ключ – выдавать под роспись». Я положил один в карман и вышел на улицу.
В голове засело имя – Э. Скрутч. Кто он такой? Как можно дать человеку такое имя? Более неблагозвучное и придумать трудно. В моем представлении он был невысокий, худой, с угловатым лицом и щетиной на подбородке и макушке.
Выходя из здания, я, как обычно, внимательно огляделся. Вероятность слежки была невелика, но некоторые действия, вколоченные за время подготовки шесть лет назад и закрепленные впоследствии на ежегодных курсах, стали второй натурой, неотъемлемой частью обычного поведения. Через секунду, а может, и того меньше я уже был в курсе того, что происходит вокруг, причем сторонний наблюдатель сказал бы, что я всего лишь пригладил взъерошенные волосы на затылке.
Дальше мой путь лежал к центру Бостона, где я рассчитывал разжиться сухой обувью.
Полчаса спустя я уже сидел в теплом уютном кафе под названием «Невероятные вкусности дядюшки Банни», и мои ноги наслаждались комфортом, который обеспечивали им пара толстых сухих носков и пара прочных водонепроницаемых ботинок. На столике передо мной стояла чашка с дымящимся кофе и тарелка, затерявшаяся под одним из самых маленьких сэндвичей дядюшки Банни. Впрочем, затерялась под ним не только тарелка, но и едва не половина столика, поскольку сэндвич представлял собой расползшуюся горку из индейки, авокадо, жареной картошки, цельнозернового хлеба, молодой сои и корнишонов.
Кафе было рассчитано на студентов, как и все прочее в этой части города, и обставлено соответственно – оранжевые столики, жесткие пластмассовые стулья, объявления в витрине. Работали здесь тоже студенты. Сейчас в кафе царило затишье – горячий час ланча еще не наступил, и несколько юных американских дарований, сидевших в характерной для студентов нахохленной позе, мрачно созерцали черные дыры, превращавшиеся, когда они возвращались в этот мир, в чашки с кофе.
В этой чудесной стране новых компетенций, где все делились со всеми машинами, мыслями, опытом, женами и бог знает чем еще, я искренне надеялся, что и Э. Скрутч не откажется поделиться со мной компьютером.
Э. Скрутч застал меня врасплох. Имя, преследовавшее меня как проклятие на протяжении всего долгого и томительного дня, принадлежало крайне агрессивной особе женского пола, тянувшей на двадцать-двадцать пять стоунов. Она была огромна во всех отношениях, как нечто из книжки-комикса, за тем лишь исключением, что в ее реальности не приходилось сомневаться – она стояла перед моими глазами в компьютерном кабинете.
В ее присутствии помещение съежилось, исказив перспективу, как в сцене из «Алисы в Стране Чудес». Короткие черные волосы подчеркивали величину головы, которая превышала нормальные для такого объекта пропорции, словно ее, прежде чем присобачить на бычью шею, достали по ошибке из коробки не того размера.
Длинное, плохо скроенное платье даже не пыталось скрыть бесформенность тела. Свисавшие со всех сторон громадные катки плоти делали невозможным идентификацию грудей, живота и даже коленей; будь она положена горизонтально и имей длину в пару сотен миль, географы почитали бы ее своим раем. При вертикальном положении и росте около шестидесяти четырех дюймов, видения рая как-то не спешили приходить в голову.
Она вытаращилась на меня глазами, которые могли бы быть стеклянными, если бы не были налиты кровью.
– Вам что-то нужно?
Это прозвучало не вопросом, а военной командой, отданной со всей мягкостью и женственностью, на которую только способен армейский старшина, обращающийся к впервые идущему парадным строем взводу новобранцев.
– Нет-нет, я вас не побеспокою.
– Уже побеспокоили. У меня здесь куча дел, а вы четвертый, кто не дает работать, за последние десять минут. Кабинет выделили мне, так почему вам не оставить меня, к чертовой матери, в покое? – Она воткнула в ухо палец, повертела его и по извлечении принялась соскребать с ногтя ушную серу. Получение доступа к компьютеру уже не выглядело такой легкой задачей, как представлялось.
Я попытался еще раз провернуть трюк с неймдроппингом:
– Доктор Йасс очень расстроится. Он просил выполнить для него кое-какую работу сегодня вечером.
– Да начхать мне на этого сморчка. Такого неорганизованного кампуса во всей стране больше не сыщешь, а степень у него только блондинки длинноногие получают. – Она обожгла меня злым взглядом и сердито добавила: – Или через постель.
Нашу задушевную беседу прервало появление оператора из соседней комнаты.
– Лентопротяжный механизм поправил – больше с ним проблем не возникнет. Мне пора домой – ребенка в больницу отправить. Пару часов меня точно не будет. Постарайтесь ничего тут не сломать. – Он торопливо вышел.
Ситуация требовала смены тактического варианта, поскольку традиционный, базирующийся на логике подход грозил привести к моему физическому удалению из кабинета. Несколько секунд я молчал, обдумывая варианты, а она пялилась на меня, как жаба на муху. Я пожал плечами и попытался примерить выражение с маркировкой «Вообще-то я хороший парень».
– Ну и видок у вас. Привели бы себя порядок, – сказала Э. Скрутч.
Говорят, что, когда девушка проявляет интерес к вашей одежде, она на самом деле закидывает удочку насчет брака. Интересно, применимо ли это правило по отношению к внутренностям? Ни ее объемы, ни физическое уродство особенной проблемы не представляли – веки у меня работали безотказно, и в крайнем случае я всегда мог их опустить. Но что делать с носом? Как его отключить? Судя по тому, что ее ароматы доставали меня даже на расстоянии, воняло от нее убийственно. Я собрал в кулак все свое мужество.
– Мне нравится ваше платье.
В первый момент показалось, что ее сразил атомный взрыв. Потом – что ее сбила машина. Потом – что ее огрели пуховой подушкой. И, наконец, лицо ее приняло такое выражение, как будто проезжавший мимо фургончик службы доставки «Тиффани» внезапно остановился, задняя дверь открылась, и на нее обрушился весь груз бриллиантов.
– Мое платье?
– Да, оно очень симпатичное. – Если когда-либо, за всю историю своего существования, британская секретная служба ожидала от своего агента акта величайшего самопожертвования, то этот момент приближался. И я уже трепетал – от страха.