Злобный «обмен любезностями» пролетел по линиям связи и вылился ушатом грязи в адрес Розового Конверта, который получил указание отслеживать и останавливать стукачей, прежде чем они успеют причинить вред. Из шифровки следовало, что Энвин не был русским агентом, и я вычеркнул из списка еще одно имя. Реплика Каравенова насчет цвета прояснилась из коротких переговоров между Г. в Вашингтоне и Розовым Конвертом.
Сообщение Г. звучало так: «Голубой Узелок мертв».
Ответ: «Вы уверены?»
Мне не потребовался университетский диплом, чтобы понять, о чем шла речь.
Заголовок газетной статьи звучал громко и ясно: «Загадка самоубийства посла». Для меня это значило не слишком много. Пройдя пару кварталов, я обратил внимание на «Вашингтон пост», заинтересовавшись другим заголовком на первой полосе: «Смертельный прыжок британского дипломата».
Я прочитал всю статью, неподвижно застыв перед стендом с помещенной под стекло газетой.
Сэр Морис Энвин разбился насмерть, выпрыгнув из окна своего расположенного на пятнадцатом этаже офиса. Он был счастливо женат, имел троих детей, не обременен финансовыми проблемами и пользовался популярностью в Вашингтоне. «Пост» еще не ведал, что он был также главой резидентуры МИ-6 в США, но скоро узнает. Всему свое время.
В газетной статье говорилось, что назвать причину самоубийства никто пока не может. И не удивительно. Самоубийство в общую картину не вписывалось.
Было субботнее утро, и я направился по Хьюстон-стрит в направлении моего нового офиса. Вошел. Снова проверил все здание. Неприветливое, нежеланное, какое-то мертвое. Со вчерашнего дня здесь никого, кроме меня, не было, да и представить, что кому-то захотелось бы заглянуть сюда без приглашения, я не мог.
Поднявшись к моему новому офису, я нажал кнопку лифта. Прислушался. Кабина поднималась шумно, постукивая и подвывая. Остановилась с отчетливо слышным металлическим щелчком. Дверцы раздвинулись неуверенно, рывками. Я нажал красную кнопку хронометра на часах, шагнул в кабину и нажал кнопку первого этажа. Потом прокатился еще с десяток раз, вверх и вниз, тщательно хронометрируя время движения до каждого этажа. Разница получилась незначительная, в пределах одной секунды, что было весьма неплохо.
Потом я взялся за «мозги» механизма, если такое слово применимо для описания изношенной долгой эксплуатацией коробки с проводами. По ним приказы от различных кнопок внутри лифта поступали к электрическим цепям, моторам и выключателям, заставляющим кабину подниматься на пятый этаж после того, как на первом этаже нажимали кнопку с цифрой 5, на первый – при нажатии кнопки с цифрой 1 и так далее.
Из-за того что мне пришлось много раз спускаться к подвальному переключателю для проверки каждого этапа моей будущей операции, а потом снова подниматься, времени ушло больше, чем предполагалось, так что работу я закончил уже ближе к вечеру.
Выйдя из здания, я отправил телеграмму Файфширу. Отправил на его домашний адрес, рассчитывая, что он должен быть дома. Телеграмму он получит между восемью и десятью часами утра по британскому времени. Получит и будет начеку, а ее смысл поймет, как только дело будет сделано. Текст я сформулировал предельно просто: «Проверьте личный банковский счет оператора лифта. Вы поймете, о чем речь. Если я прав, разместите в „Таймс“ во вторник или среду в колонке частных объявлений следующее: „Все простил. Чарли“. Если я не прав, поместите такое: „Прощай“».
Телеграмму я подписал как «Сэм Спейд».
Субботний вечер прошел неторопливо. Меня тревожил завтрашний день, очень тревожил. Если я ошибся, то даже Файфшир при всем его влиянии не сможет вытащить меня отсюда. Реального плана на случай непредвиденных обстоятельств я не придумал – пошел ва-банк, поставив все на то, что я прав. И пусть каждый день приносил крупицы доказательств, я знал: вся эта чертова игра строится на моем предчувствии и расклад не слишком хорош.
До поздней ночи я все прокручивал и прокручивал в голове детали предстоящей операции, расхаживая по гостиничному номеру, пока факты не слились в бесформенную массу, и тогда я лег и забылся беспокойным сном. Всю ночь хлестал дождь, и ветер с воем сотрясал оконные рамы. Мне то и дело приходилось вставать и засовывать сложенную в несколько раз бумагу в щели между оконным проемом и рамой, чтобы они не так дребезжали. В семь часов утра я полностью проснулся, чувствуя, что совершенно не выспался.
Я тщательно осмотрел комнату, проверяя, не оставил ли каких следов, по которым меня можно было бы вычислить. Во всяком случае, об отпечатках пальцев беспокоиться не пришлось – в комнате я постоянно надевал либо матерчатые, либо хирургические перчатки. Я оставил в номере туалетные принадлежности и все прочее – за исключением того, что мне нужно было сегодня, – понимая, что вряд ли сюда вернусь.
На улице стоял жуткий холод. Дождь прекратился, но ветер дул с прежней силой, разбегаясь по гигантским коридорам между небоскребами. Позавтракав в кафе, я отправился в офис. Открыл переднюю дверь и закрывать не стал. Включил электропитание лифта и снова внимательно осмотрел здание. С каждым новым обходом помещения выглядели только хуже.
В офисе я сел на стул. На часах было одиннадцать. Я вынул из кармана калькулятор, который мне дали Траут и Трамбулл. На вид это была вполне невинная вещица, украшенная снаружи золотистым названием фирмы-изготовителя – «Ватиплайер». Еще я достал большой розовый конверт, черный маркер и полоску голубой ленты. На конверте я маркером написал: «Прощай».
Ужасно захотелось курить, но я вспомнил, что забыл купить новую пачку. Подошел к окну, выглянул наружу. Ветер гонял по мостовой обрывки бумаги и прочий мусор. Никого и ничего больше видно не было. Пусто.
Наконец часовая стрелка приблизилась к двенадцати. Я поднял трубку и набрал номер телефонной будки – только бы за ночь ее не разгромил какой-нибудь безмозглый вандал. Телефон ответил прежде, чем успел издать звонок.
– Доброе утро, Землекоп, – произнес старательно маскирующийся голос.
Никакой ошибки быть не могло – это был голос Скэтлиффа. Я дал указания, повторил еще раз и положил трубку.
Хлопнул в ладоши – есть! Черт побери, я сделал это! Он клюнул на наживку, заглотил с крючком, и теперь я, как рыбак, мог тащить его к себе, вращая барабан спиннинга. Я посмотрел на часы.
По моим прикидкам, ему требовалось двенадцать минут, чтобы доехать до места на такси. Набросим сверху еще пару минут. Итого четырнадцать.
Такси подкатило через тринадцать минут. Я не хотел рисковать лишний раз, чтобы не попасться на глаза, но из машины вышел только один человек. В синем пальто «кромби» и мягкой фетровой шляпе. Я надел пальто, поднял воротник, натянул до бровей шляпу, спрятал глаза за черными очками. Теперь меня не узнала бы и родная мать. Пронзительная трель сигнализации подсказала, что он нажал кнопку вызова лифта.
В верхней части калькулятора имелась пластмассовая крышка, которую я оттянул в сторону. Моему взгляду предстал небольшой предмет в форме шпильки. Я вытащил его и положил в карман. Ровно через девяносто секунд калькулятор взорвется. Сила взрыва, как уверяли Траут и Трамбулл, будет больше, чем у обычной ручной гранаты.