– Я повелеваю. Подчиняться же или нет – решать тебе.
Что-то с этим Богом не так, но что именно, Ной понять не может. Он мнется.
– Ужель усомнился ты в мощи Моей?! – громко кричит муравей.
– Конечно же нет, Господи, – выдыхает Ной. – Я всегда верно служу Тебе.
Он падает на колени и нечаянно давит костлявой коленкой Господа Бога Яхве.
– Господи?..
От муравья осталось только мокрое место. Ной вытирает размазанного муравья со своей коленки, и тут его рука замирает.
– Бог умер! – издает Ной скорбный вопль. – Я убил его!
– Правда?
Ной поворачивается. Теперь он не в саду, а на берегу огромного горного озера. Его окружают мрачные скалистые вершины, мечами вздымающиеся в небо. Чистый горный воздух щекочет нос. По озеру плавает белый как шелк черноголовый лебедь.
– Я Яхве, Господь Бог твой, – гнусаво произносит лебедь. – Взгляни на Меня и отринь лживых богов.
– Я так и сделал, – с трудом произносит Ной. Ему кажется, Богу должно быть об этом известно. – Я давно отринул их и с тех пор навеки принадлежу Тебе.
Господь Бог Яхве некоторое время плавает на мелководье, топорща перья. Его шея грациозно выгнута. Вокруг Ноя невиданные деревья густо покрываются листвой, потом листья желтеют, скручиваются и опадают на землю.
– Если ты говоришь правду, покажи Мне свою преданность. Сослужи Мне последнюю службу.
– Все что попросишь, Господи, – говорит Ной.
– Боюсь, что ты неискренен, – гундосит Бог. – Душа желает, но ты…
– Я сделаю все что угодно! – кричит Ной. Он никогда не был так искренен, желание исполнить волю Бога наполняет все его естество. – Все что попросишь!
– Тогда оставь Меня в покое. Я не желаю, чтобы ты Меня впредь беспокоил.
Лебедь дает Ною мгновение осмыслить прозвучавшие слова, после чего мощным взмахом крыльев медленно, неуклюже поднимается в воздух, как будто ему больше нравится водная стихия, чем высота небес. Некоторое время лебедь кружит над замершим в одиночестве Ноем, потом улетает прочь, исчезая среди вздыбленной выси гор.
– Господи! – кричит Ной, воздев руки. – Не оставляй меня!
Над ним смеется эхо:
– Не оставляй меня!
– Я исполнил все, что Ты повелел, но Ты оставил меня! Что же Ты тогда за Создатель?
– Видать, ненадежный.
Ной в смятении. Теперь он стоит в пустыне, его окружают пески, нещадно палит солнце. Перед ним выгибается львица, ее морда упирается в лицо Ноя, желтые глаза горят злобой.
– Внемли Мне, своему Господу Богу. Поклонишься не Мне, а иным богам, и будешь уничтожен.
– Я никогда… – заикаясь, произносит Ной. – Я бы не…
– Приведи хотя бы одну причину, почему Мне не следует убить тебя прямо сейчас.
В голове у Ноя помутилось:
– Господи?..
– Ты слышал, что Я сказал?
Ной собирается с духом:
– Я не совершил ничего дурного, Господи. Я невинен как агнец.
– Все мы знаем, что происходит с агнцами, – зевает Бог. Клыки сверкают на солнце, как сабли. Ной чуть не падает от изнуряющей жары, в пустыне ни былинки, ни пятнышка тени. – Агнцев едят волки. Или люди. Так или иначе, их приносят в жертву.
– Я исполнил все, что Ты повелел, – говорит, запинаясь, Ной. Он пытается унять поднимающуюся в нем волну негодования. – Все, что Ты хотел. А теперь Ты мне угрожаешь? Не очень-то справедливо.
– Как смеешь ты говорить мне о справедливости?! – ревет Господь Бог Яхве голосом, влажным от слюны и крови. – Справедлива ли тварь, живущая в джунглях? Справедливы ли люди, утверждающие, что властвуют над всеми животными, обитающими в лесах, воздухе и море? Когда ты говоришь о справедливости, ты молишь об особом отношении к тебе, но ты его не заслуживаешь.
С этими словами львица кидается на горло Ною.
Ной кричит и размахивает кулаками, но у Бога сильные челюсти.
Вода же усиливалась и весьма умножалась на земле, и ковчег плавал по поверхности вод.
Бытие 7:18
Занятие отвратительное, но оно заставляет меня сконцентрироваться и помогает успокоиться. Мне никогда не нравилось постоянно жить среди людей, особенно сейчас, здесь, среди этих. Словно я никогда не уезжал из дома. Я знаю, они моя семья, но от этого не легче, а только хуже. Кощунство так думать? Грязные тела, множество глаз с одним и тем же немым вопросом: «Мы из-за тебя погибнем?» Естественно, вслух они задают его иначе: «Ну как, Хам, она держится?» или «Течи есть?» или, мой любимый, «Она выдержит?», хотя на самом деле в мыслях у каждого: «Мы выживем? Или нам придется погибнуть, потому что ты, Хам, плохо сбил балки или неправильно подогнал брусья на носу?»
Поэтому я спускаюсь вниз и осматриваю корабль. Он набит обезумевшими тварями, которые могут меня разорвать или переломить мне хребет. На осмотр уходит немало времени, я пробираюсь мимо клетей с обезьянами, которые кидают в меня дерьмом, не обращаю внимания на фыркающих и топочущих газелей, которые опускают рога, целясь мне пониже спины. Да уж, работка – не позавидуешь! Я спускаюсь вниз, щурясь от мерцающего света лампады в руках, чтобы найти протечку между стыками, или лужу там, где ее быть не должно, или трещину, которая появилась, оттого что гиппопотамы слишком сильно двинули задницами по переборке. Если я не успею заделать щель деревом или замазать ее липкой смолой, нас ожидает быстрая смерть. Пока я работаю, меня обдает вонючим дыханием какая-то из многих омерзительных тварей, толкущихся за моей спиной. Приятно, сил нет. Время от времени я прохожу мимо каюты с больным отцом, стонущим Яфетом и остальными домочадцами, готовыми осы´пать меня вопросами. Я иду мимо них и карабкаюсь наверх, выбираюсь на свежий воздух под дождь и ветер. Постояв там хотя бы немного, я начинаю верить, что, может быть, все будет хорошо.
Мы в плавании целый месяц. Несколько дней назад ливень унялся, и сейчас накрапывает мелкий дождь. Вокруг нас вода, много воды, и она находится в постоянном движении, однако буря, бушевавшая как раненый зверь, уже в прошлом, поэтому можно спокойно бродить по палубе, не опасаясь падения, если, конечно, удастся не поскользнуться на птичьем помете. Никогда в жизни не видел столько птиц. Я думал, их сотни, пока не решил в качестве эксперимента посчитать тех, что сидели на поперечном ограждении в пятьдесят локтей длиной. Я обнаружил, что на нем уместилось больше двух сотен чаек, крачек, мухоловок, зимородков, перевозчиков, уток, зябликов – названий остальных я просто не знаю. Теперь помножьте эти две сотни на длину палубы – триста локтей, и вы получите представление о том, что за птичник мы везем.