– Господи?..
– Я доволен тобой, сыновьями твоими и женами их.
Ной склоняет голову.
– Теперь осталось лишь одно дело.
У Ноя першит в горле от страха. Честно говоря, он полагал, что с делами покончено.
– Да, Господи.
Неужели в голосе Яхве прозвучало изумление?
– Не бойся, Ной. Это дело не из утомительных.
Ной не в силах сдержать вздоха.
– Внемли же повелению Моему. Скажи сынам своим и женам их, чтобы разошлись они по земле и, плодясь и размножаясь, вновь наполнили ее.
– И все? – спрашивает Ной.
– Все, – отвечает Господь.
«Мальчиков-то я знаю, от такого дела они не откажутся. Хотя, с другой стороны, жены…» – думает Ной.
– Все движущееся, все, что живет, – продолжает Господь, прерывая размышления Ноя, – будет вам в пищу. Но и вы будете пищей для каждой твари живой.
Ной не уверен, что правильно понял. Он щурится:
– Это…
– Кто прольет кровь человеческую, того кровь прольется рукою человека: ибо созданы вы по образу и подобию Моему.
– Да, Господи. Только я не думаю, что кто-то будет лить кровь…
– Ужель тебе ведомо больше, чем Мне?
Ной замолкает.
– Поставлю завет Мой с вами, что не будет более истреблена всякая плоть водами потопа. Не прокляну Я более человека и дела его. Злы люди по природе своей, но не стану более истреблять их.
Ной лихорадочно думает, что ответить:
– Спасибо…
– Вот знамение, что всякий раз будет напоминать о Завете Моем.
Через весь небосклон протягивается такая яркая радуга, что у Ноя перехватывает дыхание. Выгнувшись от горизонта до горизонта, она гигантской призмой обрушивает на землю всю палитру цветов, окрашивая поля красным, берега речки желтым, фруктовые деревья сине-фиолетовым. Синеет даже тень, которую отбрасывает Ной. Он пытается что-то сказать, но слова застревают в горле. Потом Господь исчезает из головы Ноя, и он снова остается в одиночестве.
Он медленно спускается с холма и встречает Беру с козами. В этот год козы принесли на удивление много потомства – в стаде две дюжины козлят. Бера прижимает к груди ребенка и говорит свекру:
– Никогда не видала таких красок.
– Чего? А, да, миленько, – соглашается Ной.
– Сим бы сказал, что радуга – знак.
– Да ну? – Ной глядит вверх, но радуга постепенно меркнет. – Ему видней.
Бера поднимает брови, но не продолжает разговор.
Когда Ной возвращается домой, радуга уже почти исчезла. Пора к столу. Все говорят о радуге.
– Радуга означает, что Яхве доволен нами, – заявляет Сим.
– Правда? – как обычно, едко спрашивает Хам. Он улыбается и щекочет пальцем животик Ханаана.
– Я думаю, Яхве хочет донести до нас кое-что еще, – тихо произносит Яфет. Он делает глоток вина, которое стал готовить в прошлом году из виноградного сока, и морщится: – Слишком кислое. Короче говоря, мне кажется, Он хочет сказать, что дело не закончено.
Сим садится прямо:
– С чего ты взял?
– Это же просто, Сим. Ты же мастак в знаках, знамениях и предвестиях. Ты должен признать, что они обычно являются до, а не после чего-то ужасного.
– Предупреждения, – говорит Хам.
Яфет делает неопределенный жест искалеченной рукой:
– Именно.
Все смотрят на Ноя и отводят взгляд. Он молчит. Они пьют розоватое вино первого урожая, оно кислое, в желудках становится неспокойно. Яфет принялся за виноделие с не свойственной ему энергией. Все пьют вино с удовольствием, подсластив его медом, – все, за исключением Ноя. Ему нравится и без меда. Он опрокидывает чашку за чашкой.
Все с недоумением смотрят, как Ной пьет. Он что-то празднует? Если да, то такое они видят впервые. Нельзя сказать наверняка, пьян он или нет. Его щеки покрываются легким румянцем, а руки начинают чуть-чуть дрожать. Он не становится буйным, излишне общительным, мрачным, грубым, агрессивным или замкнутым. Не становится слезливым. Он остается самим собой, хотя, возможно, уделяет домочадцам внимания меньше, чем обычно.
Наконец он опускается на пол шатра-трапезной – времянки, которую они соорудили из лошадиной шкуры и досок, снятых с ковчега. Ной закрывает глаза, открывает рот и начинает храпеть. Тихо, словно мурлыча. Все рады, что он уснул, несмотря на одолевающую их неловкость – Ной напился, даже не подумав о том, что они почувствуют. Он ушел, продолжая оставаться среди них. Потом их охватывает стыд, они поражены низостью собственных мыслей.
Я же вижу: его что-то гложет. Думаете, он мне что-нибудь скажет? Не-а. Я всего лишь жена, мы вместе сорок с лишним лет, я мать его детей, его опора, делю с ним ложе и все остальное. Да, на лодке был кое-какой прорыв в наших отношениях: на короткое время мы стали просто двумя раскисшими стариками. Это было своего рода признание заслуг, которые долго оставались неоплаченными. Неожиданно и приятно. Я всегда всем советую: бери, пока дают. Сейчас все в прошлом, и я не рассчитываю, что эпизод, подобный тому, на лодке, скоро повторится.
Сам ходит обиженный. Казалось бы, дела движутся замечательно. В садах зреют фрукты, в лугах пасутся козы и овцы, зерна вволю. Дети здоровы, внуки тоже, девочки снова беременны, погода прекрасная, в небесах радуги, ни мора, ни чумы, ни комет, ни диких идолопоклонников. Неудивительно, что Сам так встревожен. Скептик бы подумал, что, раз все слишком хорошо, значит, надо ждать беды.
Нечего зря голову ломать, абсолютно ясно: нам ниспослан знак. Это увидел бы и слепец, каким Сам постепенно становится. Но зачем так быстро устраивать нам и всему миру очередное испытание? Понять логику Яхве невозможно. Я хочу сказать – всему есть предел. Решать, конечно, не мне. Наводнение мы уже пережили, но если Яхве снова решил разрушить мир, то у Него еще остаются пожары и землетрясения.
Я пытаюсь выведать хоть что-то у Самого, но это очень непросто. «Женщина, поди прочь с глаз моих» – вот и весь разговор. Но долгая совместная жизнь научила меня терпению, и через несколько дней я повторяю попытку:
– Тебя что-то тревожит.
– Да ну? – говорит он и удаляется быстрым шагом.
Проходят еще несколько дней, и я опять подхожу к нему. Результат тот же.
Идет время. Наступает полнолуние, и лунный диск вновь начинает истощаться. Я сижу у берега, обиваю белье о камни и думаю, что льна у нас в ближайшее время не появится, так что ходить нам всем голышом. Вот тогда мы и узнаем, что значит плодиться и размножаться.