– И давно вы занимаетесь перекачкой денег?
– Два года. И какие деньги, ты бы знала…
– Но как случилось, что вас, такого влиятельного…
– Нашелся еще более влиятельный. Я же не Бог, сама понимаешь.
– А что сейчас? Как вы намерены действовать?
– Хотел бы выйти.
– Вы в Москве часто бывали?
– Да, очень часто.
– Какой канал ночью смотрите?
– «Деньги».
– Разве есть такой канал?
– Есть. Он работает всего два часа, с 22 до 24.
– И что, интересный?
– Коммерческое телевидение. Там рассказывают о котировках акций, курсе валют, короче – все про деньги и про то, как можно жить на эти деньги. Сюжеты о миллиардерах, интервью, картинки из жизни…
– Понятно. Надо посмотреть. А теперь передаю трубку Маше.
Я подала ей телефон и услышала лишь громкое рыдание, прерываемое трогательным: «Папа, забери меня отсюда…»
В 12, когда я позвонила Борису, мне сказали, что он на какой-то очень важной встрече. Но уже в 14 часов я слышала его голос и задыхалась от волнения.
– Ну, как у тебя там?
– Ты приедешь или можно по телефону?
– Нет, это не телефонный разговор.
Я в сопровождении моих безмолвных телохранителей доехала до Петровки, где после некоторых процедур меня пропустили к Борису. Оказывается, он был старшим инспектором уголовного розыска и занимал отдельный кабинет.
– Кофе?
– Нет, ничего не хочу. Рассказывай, не томи.
– Не знаю даже, с чего начать… Словом, теперь тебе не придется ни о ком заботиться. Человек, фотографию которого ты показала мне, достаточно известная в прошлом личность. Роман Юрьевич Радкевич. Фокусник, иллюзионист, маг, волшебник, гипнотизер и так далее. Десять лет тому назад репетировал под крышей цирка, что на Цветном бульваре, один трюк… Представь, фокусник и вдруг полез наверх… Короче, упал, разбился. Еле жив остался. Сломанный позвоночник. Он был обречен на неподвижность. Естественно, его забыли. И как сложилась его судьба дальше, никто бы и не знал, но сегодня в институте Склифосовского один знакомый хирург сказал мне, что его приятель, тоже хирург, только на пенсии, некий Михаил Семенович Мышкин вроде бы в прошлом году сообщил ему случайно, при встрече, что Радкевич умер. И что родные попросили Мышкина вскрыть его тело. За деньги. У Мышкина пенсия маленькая, вот он и согласился.
– Ты хочешь мне сказать, что Радкевич УМЕР?
– Я сделал запрос, и мне только что позвонили… Да, этот человек умер.
– Но от чего?
– От чего умирают больные и обреченные на неподвижность люди? И сердце, и печень, и сосуды…
– Какой диагноз официально поставили после вскрытия?
– Воспаление легких.
– И подпись Мышкина?
– Да.
– Послушай, Борис, что я тебе скажу. Ты можешь прямо сейчас, не вставая с кресла, узнать, что стало с Мышкиным?
– А зачем тебе это надо? Ты же хотела найти Радкевича. Что ты еще затеяла?
– А то, что – если я вообще что-нибудь понимаю в нашем деле – Мышкин умер или его убили сразу же после вскрытия. Вот посмотри на число: когда делали вскрытие?
– 5 мая 1996 года.
– А Мышкина не стало в живых 6‑го или 7‑го. Проверь.
Я достала сигарету и закурила.
Мысль о том, что Рюрика нет в живых, поразила меня. Конечно, Роман Юрьевич Радкевич: Р Ю Р. Рюр. Рюрик. Не слабо. Я всегда знала, что у больных, но амбициозных и склонных к переоценке собственного «я» людей – тяжелая жизнь. Они постоянно находятся в борьбе. Рисуют себе вымышленный мир и становятся там гениями. В себе. Глубоко в себе. Я очнулась, когда Борис потянул меня за рукав.
– Ты что, заснула?
– Нет, задумалась.
– Это невероятно, но Мышкин вскрыл себе вены в ванне… 7 мая 1996 года.
– Что и требовалось доказать. И еще, ты не мог бы мне дать его адрес?
– Кого, Мышкина?
– Нет, Рюри… Романа Юрьевича Радкевича.
– Да на вот тебе все бумаги, здесь все есть. Мои люди хорошо поработали.
Намек был понят. Я достала еще пятьсот долларов и вручила ему.
– Спасибо. Надеюсь, что в твоем кабинете не установлены камеры и подслушивающие устройства… А то еще упекут за взятку.
– Установлены-то установлены, да вышли из строя… а денег на новое оборудование нет.
– Знакомая песня. Спасибо.
– Если будут какие проблемы – звони. Всегда поможем.
В этом я как раз и не сомневалась.
– Куда? – спросил Сергей. Он спал в мое отсутствие. Завидую людям, которые умеют восстанавливать силы по ходу дела.
– Домой. Проголодалась. Или постой, останови здесь… – Я забежала в телефонную кабинку и позвонила по номеру, который мне оставил Павел.
– Павел? Мне нужно срочно вернуться в Тарасов. Это очень важно.
– Стой, ненормальная, я поеду с тобой…
– Тогда встретимся в пять на Павелецком. Купи билеты. Там будет проходящий, мне не до комфорта. Время не терпит. Перекуси по дороге.
Вернувшись домой, я обнаружила, что Маша исчезла. Катя встретила меня с неизменной улыбкой. Ее, похоже, никакими гипнозами и потрясениями не проймешь. Плита и кастрюли – ее стихия.
– Где Маша?
– За ней приехал ее папа, и они уехали.
– Куда, не знаешь?
– Нет. Наверно, сначала на московскую квартиру, а потом – не знаю… Главное, что она как его увидела, так сразу успокоилась. Обняла… – Я заметила на Катиных щеках две слезинки. Она будет скучать.
– Это хорошие новости. А где Андрей?
– Спит. Пообедал и спит.
Еще один счастливчик. Думаю, что они с Катей успели не только пообедать вместе.
– А что сегодня на обед?
* * *
Если бы у меня было время, я бы, конечно же, съездила на квартиру Рюрика и взглянула на обитель, где зарождались его безумные идеи по переустройству России. Но надо было спешить на поезд. Единственное, что я успела, это принять ванну и переодеться в приличный дорожный костюм «цвета пыли», как я его называла. Все-таки Павел почти не видел меня в нормальной одежде, все больше шорты да джинсы. Катя помогла мне уложить волосы, погладила костюм и даже протерла и без того чистые туфли.
– От обуви очень многое зависит, – назидательным тоном сказала она, любуясь мягкой тонкой кожей моих туфель и с какой-то даже любовью смахивая с них невидимую пыль. Очевидно, у нее был еще один дар – любить. Она любила людей и вещи, природу и все доброе и хорошее. Но если бы она только знала, насколько верны ее слова об обуви! От обуви действительно многое зависело. Тем более сейчас, когда я отправлялась в свою, можно сказать, историческую поездку в Тарасов. Я еще не знала, вернусь или нет, но была уверена, что поступаю правильно.