Врангель ответил Слащёву через Кутепова: «Желающим продолжать борьбу предоставляю полную свободу. Никакие десанты, за неимением средств, невыполнимы. Единственный способ: оставаться в тылу противника, формируя партизанские отряды. Если генерал Слащёв решится на это — благословляю его».
Вот и все. На этом затяжной конфликт Слащёва с Врангелем и закончился.
Впрочем, нет. В сущности, Врангель не предпринял последней попытки отбить у красных Крым. А возможно, и Таврию. Последней попытки, отчаянной и решительной!
Слащёв был уверен: противоборствующие силы были почти равны. Но на стороне белых была к тому же военная выучка офицеров, которой почти не было у красных. И еще: у белых было страстное, непреодолимое желание сохранить Родину.
«Что же произошло? Почему они так вдруг отказались от Таврии, так внезапно покатились из Крыма? Кто за это ответит?». Эти вопросы Слащёв часто задавал сам себе. И не находил ответа.
Однажды он задал эти вопросы Кутепову. Это было во время бегства из Крыма. Они оказались с Кутеповым в одном салон-вагоне, и нашлось время для того, чтобы немного поразмышлять.
— Почему мы покидаем Крым? — спросил тогда Слащёв. — Насколько я помню, Главнокомандующий клятвенно заверял, что Крым — неприступная крепость и мы его никогда не покинем.
— Обстоятельства оказались сильнее, — уклончиво ответил Кутепов. Ему не хотелось вступать в этот уже порядком надоевший разговор. Тем более что он был уже бессмысленный. Изменить ситуацию никто не был в силах.
— Какие же?
— Их много, — так же односложно ответил Кутепов.
— Тогда я вам отвечу, — отметив нежелание Кутепова вступать в разговор, сказал Слащёв. — Нерешительность Командующего — раз, плохая работа штаба армии — два, и третье: отсутствие взаимодействия между воинскими подразделениями.
— Ну, вот. Вы сами ответили на свой же вопрос.
— Вам не кажется, что достаточно было бы всего лишь одной составляющей: нерешительности Главнокомандующего, чтобы…
Кутепов понял, о чем хотел спросить Слащёв.
— Я не против того, чтобы продолжить этот разговор, — сказал он. — Но как-нибудь в другой раз, — и ушел.
Глядя на море, на корабли, на красивый, но чужой город, Слащёв подумал: «А почему бы и не сейчас? Пожалуй, самое время возобновить тот давний разговор?».
Он почти весь день нервно ходил по палубе, обдумывая предстоящую встречу. О том, что Кутепов его примет, он ничуть не сомневался.
Собственно, у Слащёва уже давно вызревала мысль сместить Врангеля. Он был абсолютно убежден в его полной неспособности управлять армией, в результате чего они оказались в Турции. Он был также уверен, что если Врангель продолжит командовать армией, она уже в скором времени тихо развалится и разбредется по миру. Кутепов же ему казался тем человеком, который сможет восстановить армию и весной, обновленную и окрепшую, двинет ее в Россию.
Эта мысль, родившаяся давно, но снова всплывшая сегодня, не покидала его весь день. Он продумывал, что скажет он Кутепову, потом фантазировал ответ Кутепова и находил ему убедительные возражения.
Вернувшись в каюту, он стал бесцельно слоняться из угла в угол, глядел перед собой затуманенным взором. Нина обратила внимание на отрешенное состояние мужа. Спросила:
— У тебя какие-то неприятности?
— Какие могут быть у меня неприятности! — стряхнув себя вялую задумчивость, весело ответил он. — Снаряды не рвутся, пули не свистят, пароход не тонет и Маруська не плачет! Жить хочется!
Но вскоре он снова стал задумчиво ходить по каюте.
— Ты бы хоть шпоры снял, кавалерийский матрос! — насмешливо сказала Нина. — Своим звоном дите разбудишь.
Слащёв подошел к колыбельке, приоткрыл одеяльце. Маруся не спала. Она подняла над собой руку и таращила на нее свои чуть раскосые глазенки
— А Маруська вовсе и не спит, — сказал Яков Александрович и, глядя на нее, улыбнулся: — Что, Маруся? Бессонница замучила? О чем думаешь? Как дальше жить?
Маруся в ответ тихонько пискнула.
— Ну, вот. И поговорили, — удовлетворенно сказал Слащёв и снова, словно отключился, стал задумчиво бродить по каюте. Потом попросил Нину:
— Найди мне чистый лист бумаги.
— Письмо будешь писать? — насмешливо спросила Нина.
— Представление тебя к Георгию. За долготерпение.
— Ну, спасибо. Хоть додумался, наконец.
Нина порылась в вещах и из какой-то коробки извлекла кусок серой оберточной бумаги.
— Другой нет.
— Ладно. Сойдет.
Слащёв снял со столика стопку пеленок, положил перед собою лист, задумчиво его разгладил. И долго сидел так, уставившись в бумагу. Затем стал что-то торопливо писать.
Капитана «Твери» Анисима Михайловича Рыбакова он застал в его каюте. Похоже, он отсыпался за все последние сумасшедшие годы. Но спал он чутко, потому что открыл дверь прежде, чем Слащёв приблизился к двери его каюты. Видимо, ему подсказал о приближении офицера звон шпор.
Прежде, совсем недавно, в капитанской каюте какое-то время размещался генерал Соболевский с женой. После того разгрома, который застал здесь Слащёв, вся каюта была вычищена, отмыта и выглядела так, словно после капитального ремонта. Она даже показалась Слащёву намного просторнее, чем он видел ее тогда. Прямо не каюта, а кают-компания.
Слащёв попросил капитана помочь ему на часок-другой перебраться на крейсер «Алмаз».
— Катера, ваше превосходительство, как вы знаете, у меня нет. А спасательную шлюпку спустить можно. Сходите в машинное отделение, спросите Артура. Да вы его знаете, за щами с ним ко мне приходили.
Слащёв вспомнил лысого механика, с которым он познакомился, когда голодала Маруся.
Коморка, в которой Слащёв прежде видел Артура, была заперта. Он его нашел в машинном отделении, где тот с двумя своими помощниками, пользуясь стоянкой, приводил в порядок свое хлопотное хозяйство.
Увидев Слащёва, Артур обрадовался и, вытирая ветошью руки, пошел ему навстречу.
— Здравствуйте, Артур! — поздоровался Слащёв. — Только неудобно без отчества. Не мальчик уже.
— Артур, то моя кличка, ваше превосходительство. У нас в машине два Василия, и оба Степановичи. Капитан у нас — человек веселый. Он, чтоб не путаться, переименовал нас. Меня Артуром.
— В честь короля Артура, что ли? — спросил Слащёв.
— В честь капитанского кота. Он сутками себя вылизывает. А я, как тот кот, машину охаживаю, — механик повернулся к круглолицему веснушчатому парню. — Васька, скажи вот их превосходительству, как тебя капитан возвеличил?
— Маркизом. А что? Мне нравится.
— То у Анисима Михайловича кобель был, Маркиз. Два года на «Твери» прожил, а тут в Румынии, в Констанце, цыган увидел — и сбежал. Так что Артуров у нас на корабле два, а маркиз остался один.