Я чувствовал на себе взгляд Марии.
– Он впорядке? – спросила она.
– В полном, – ответили мы с папой хором.
«Она начинает что-то подозревать. Остановись на каком-нибудь кабинете. На любом».
– Двадцать четыре! – выпалил я.
Я бросился к двери и повернул ручку, но она даже не шелохнулась.
Папа выдавил из себя смешок:
– Дверь заперта… э-э… Джош. Мы обычно запираем кабинеты, хе-хе. – Он похлопал себя по карманам. – А я, похоже, забыл свои ключи в другой паре штанов.
– Какой энергичный молодой человек, – улыбнулась Мария, стянув через воротник шнурок с пластиковой картой, и подошла к кабинету В24. – Может, когда-нибудь станет палеонтологом.
«А вдруг это не та комната? Что, если придется просить ее открыть другую?»
– А можно мне самому открыть? – спросил я. – Я просто хочу посмотреть, как работает карточка.
«Тупо, тупо, тупо!»
– Хорошая мысль, – подхватил папа. – Тогда мы не будем вас задерживать, Мария. Джеймс сам откроет все двери. А мы потом вернем вам ключ.
Мария озадаченно посмотрела на него:
– Мне показалось, вы сказали, что его зовут Джош.
– Он постоянно путает! – воскликнул я, выхватывая у нее карточку и засовывая ее в замок.
Дверь со щелчком отворилась. За ней оказался небольшой кабинет с длинным столом, книжными полками и белой доской. Но мое внимание приковали два картотечных шкафа у противоположной стены. Я подбежал к ним и отворил дверцы.
Бумаги. Папки.
– Его здесь нет, – пробормотал я.
Теперь Мария выглядела откровенно встревоженной:
– Чего нет?
– Извините. – Я выскочил назад в коридор. Папа, болтая и посмеиваясь, принялся отвлекать ее внимание.
«Здесь! Кабинет В25!»
Комнату в конце коридора скрывали двойные двери. Когда я подошел к ним, Песня уже заглушала все остальные звуки.
– Кстати, моим самым любимым альбомом у Битлов был «Abbey Road»… – будто издалека доносился до меня веселый голос папы.
Мне необходимо было найти локулус до того, как он заговорит Марию до смерти.
Когда я засовывал карточку в замок, руки у меня тряслись. Дверь открылась, и я включил свет.
Комната оказалась квадратной и очень просторной. Здесь стояло нечто вроде огромной тележки для перевозки диорам. Запах от нее шел такой, что меня едва не вырвало, – густой, сладкий и терпкий, этакая смесь плесени, экскрементов и химикатов. Спиной ко мне стояла почти неотличимая от живой фигура неандертальца, тело которого наполовину было покрыто густыми волосами. На столе рядом были разложены африканские племенные маски и стояли бутылки с чистящим средством. На другом столе восседало какое-то божество, его замысловатая прическа едва не задевала низкий потолок. Окруженное козами и коровами, оно улыбалось и держало в одной руке нечто напоминающее солнце, а в другой – что-то похожее на луну.
В центре комнаты стоял высокий стол из цельного массива дерева, весь заваленный шкурами, камнями и самоцветами, наполовину набитыми чучелами птиц, инструментами, частично опустошенными банками и кувшинами, обрывками веревок. Нечто похожее на енота, казалось, смотрело прямо на меня, хотя глаза у него отсутствовали, а нижняя часть туловища висела, как складки широкой юбки. Все стены закрывали стеллажи и деревянные шкафы с большими дверцами. Я приступил к работе: открывал их один за другим и ворошил кучи маленьких голов, пушистых хвостов, покрытых лаком тел, искал в ящике с искусственными глазами животных и за чем-то, очень похожим на рог носорога.
Локулуса не было… Не было… Нигде.
– Ну!.. – В расстройстве я с силой хлопнул ладонью по центральному столу, отчего божество, как мне показалось, подпрыгнуло.
Голоса в коридоре – папин и Марии – оборвались.
Но мои глаза были прикованы в левой руке божества. К подделке под солнце в его ладони. Она была выкрашена золотой с металлическим блеском краской и выглядела не по размеру большой. Больше, чем баскетбольный мяч.
И она шевелилась.
Нет!
Я подошел ближе и увидел, что сам шар был абсолютно неподвижен, но его поверхность – точнее, краска – пришла в своего рода движение, неровными мазками медленно струясь по поверхности «солнца». На мгновение внутри будто вспыхнула крошечная лампочка, но тут же погасла.
Я обхватил шар ладонями и приподнял. Раненное грифоном плечо пронзила острая боль.
Солнце легко покинуло руку божества. По всему моему телу разливалось тепло. Оно медленно будто обволакивало мое плечо, щекоча кожу. Каждый нерв гудел от Песни гептакиклоса, и вся боль начала постепенно уходить, будто стянутая и уносимая прочь невидимыми струнами. Прямо на моих глазах ранка у меня на руке покрылась корочкой, которая тут же отвалилась.
Исцеление.
Я вспомнил о профессоре Бегаде, и на секунду мне захотелось плакать. Я держал в руках то, что могло его спасти. Мародерство Дженсера в руинах мавзолея стоило Бегаду жизни.
Но в моей голове немедленно зазвучал сердитый голос старика, уверяющего, что он сам на это пошел: «Если моя жертва приведет к локулусу, это будет означать, что я жил не напрасно».
Теперь у нас было три локули. Мы добрались почти до середины пути.
Должно быть, я весь просто светился здоровьем. Единственное неприятное ощущение сосредоточилось в лице: уж слишком широко я улыбался.
– Эврика!
Голос Марии вывел меня из состояния ступора. Я развернулся к двери, едва не выронив исцеляющий локулус.
Она стояла в проеме вместе с папой. В его широко раскрытых глазах читалась паника.
– Я… нашел то, что мы искали, – сказал я.
Мария одним сильным толчком пихнула папу в шкаф. В правой руке она держала пистолет с глушителем.
– Вы добрались сюда первыми, – кивнула она. – Но приз заберу я.
Вокруг папы застучали посыпавшиеся из шкафа камни. Краем глаза я видел, что он прикрывает голову руками, но одновременно не мог отвести взгляд от оружия.
– Вас же зовут не Мария? – спросил я. – И вы не работаете в музее.
Женщина улыбнулась:
– Мария в данный момент не в состоянии приступить к службе. Хотя, полагаю, позже ей захочется получить назад свою форму. Так что подумайте о ней и не заставляйте меня пачкать ее кровью, ладно? А теперь к делу.
Она протянула вперед свободную руку ладонью вверх.
Звонок на папин сотовый заставил меня подскочить от неожиданности. Касс и Эли.
– Даже не думайте отвечать, – сказала женщина. – И даже не думайте не отдать мне локулус.