Сквозь стальные прутья Фаргал видел просторный желтый круг, от которого амфитеатром поднимались скамьи для зрителей. Видел он и самих зрителей, отделенных от круга высокими решетками из стальных прутьев, заостренных и загнутых внутрь. Арена напомнила Фаргалу императорский театр в Верталне. Только вот решеток в театре не было.

Гулко ухнул барабан.

Зрители на трибунах зашевелились, зашумели.

– Давай! – гаркнул распорядитель, и два стражника распахнули железную дверь на Арену.

Третий схватил старика за шею:

– Вперед, гнилые кости!

И вытолкнул беднягу на Арену.

Дверь поспешно захлопнули, потому что с противоположной стороны, где на тележке стоял длинный закрытый ящик, тоже подняли стальную решетку.

– Вот знаменитый разбойник Большой Нож из Карн-Апаласара! – завопил глашатай.– Его банда, ныне разгромленная воинами величайшего и могущественнейшего Царя царей Аккарафа, убила тысячу человек и награбила больше десяти тысяч золотых…

Собравшаяся на трибунах избранная публика речью глашатая не вдохновилась. Даже ослу понятно: этот старик – никакой не разбойник.

Зато Фаргал был потрясен.

«Это ведь я – Большой Нож»,– подумал он.

Он бы никогда не догадался, что устроитель казни этаким способом решил прибавить весу старому земледельцу. А поскольку вся фантазия устроителя уходила на девок в борделе, то он попросту подменил одного персонажа кровавого представления другим.

Красногривый лев из породы горных выпрыгнул из деревянного ящика, потрусил по Арене, загребая лапами смешанный с опилками песок. Львица выскользнула из ящика следом за своим супругом и нетерпеливо рыкнула. Красногривый рявкнул в ответ и в один прыжок покрыл добрых пятнадцать шагов.

Упавший от толчка стражника старик встал на четвереньки, сел и потер тощую поясницу. Лев был уже в каких-нибудь сорока шагах, но старик смотрел на хищника без страха. За свою трудную жизнь он привык к боли, а смерти уже давно не боялся.

Трибуны притихли.

Лев в два прыжка покрыл оставшееся расстояние и застыл в шаге от жертвы. Старик закрыл глаза. Для льва он был даже не охотничьей добычей. Просто пищей, большим куском мяса. Хищник басовито мурлыкнул, схватил беднягу за шею, дернул, упершись лапами в песок, и переломил хрупкие позвонки. И впрямь, это была легкая смерть. Трибуны оживились, загудели.

Несколькими ударами лапы хищник вспорол убитому живот и погрузил морду в горячие внутренности.

«Я буду драться! – подумал Фаргал.– Ашшур! Я человек, а не овца!»

Он нахмурился и сжал кулаки. Державший цепь стражник с беспокойством поглядел на рослого разбойника. Как бы чудить не начал, терять-то ему нечего.

Львы заканчивали трапезу. Утолившая голод львица перегрызла тощую старческую шею и, как расшалившийся котенок, гоняла по Арене облепленную темными от крови опилками голову.

Публика заскучала. Тогда, по знаку распорядителя, на Арену выскочили служители с трезубцами и факелами. Львов загнали в клетки и увезли. Появились рабы-уборщики, собрали в мешки останки старика, рассыпали свежие опилки.

У Фаргала в голове не укладывалось, что через какой-нибудь час ошметки его собственного тела вот так же запихнут в мешок.

– Может, не снимать с него цепи? – предложил один из стражников.

Четверо других отнеслись к предложению благосклонно, но пятый, старший, только фыркнул:

– Чтоб мне потом распорядитель голову снял? Давай открывай замки.

Но меры принял, снял с ремня копье и упер в бок Фаргала.

– Только дернись,– предупредил он.– И туда пойдешь уже полудохлым, понял?

Фаргал ничего не ответил, но безропотно позволил вытолкнуть себя на Арену. Позади захлопнулась дверь. Что-то закричал глашатай.

Фаргал не слушал, он смотрел, как медленно поднимается решетка, за которой мелькает желтая шкура. Много бы дал эгерини за хороший меч! Голые руки немногого стоят против львиных клыков. И все-таки он будет драться!

Фаргал пригнул голову и крепко стиснул зубы. Он ждал.

5

Мормад прибыл в Великондар в конце месяца Обновления, на три недели позже своего атамана. Только не в клетке, а свободным. Великондар молодому нурташцу понравился. Полдня Мормад разъезжал по площадям, глазел на храмы и дворцы, на многолюдную толпу на рыночной площади. Столице Карн-Апаласара до столицы Карнагрии – как мулу до айпегского жеребца. Но было у двух столиц и общее. Например, нищие, бесстрашно бросавшиеся под копыта коня, или юркие шпионы городской стражи, совершенно неприметные и выделявшиеся именно своей неприметностью. Наметанный глаз Мормада сразу обнаруживал их, а вот они Мормада игнорировали. Хорошо одетый всадник с золотой серьгой в ухе и уздечкой с серебряными монетками оказывался выше их уткнувшихся в землю носов. К сожалению, едва ли не все серебро нурташца украшало упряжь его коня. Кошелек бывшего разбойника почти опустел.

Мормад приехал в столицу следом за своим атаманом. Не для того, чтоб его спасти (он знал, что выручить друга не сможет), а для того, чтобы удостовериться: Большого Ножа нет на свете, и он, Мормад, сам себе хозяин, без друзей и без долгов. Где-то, правда, болталась мыслишка: если удастся как-нибудь увидеться с Большим Ножом, атаман наверняка скажет, где зарыл награбленное золото. Вот с ним бы… Но эта мыслишка все же не была, к чести нурташца, главной.

Да, столица Мормаду понравилась. Настолько понравилась, что он решил в ней и остаться. А решив, покинул людные площади и кварталы Верхнего города и двинулся на «задворки» столицы, поскольку там обитали те, чье общество Мормаду было более привычно.

Великондар чем-то напоминал траченный небрежением дорогой мех. Снаружи – мягкий, теплый, с дорогим отливом, а с изнанки – черный, грязный, кишащий червями. Хорошо одетый всадник – редкое зрелище на узких, заваленных отбросами улочках. Но до темноты оставалось еще несколько часов, а сам всадник выглядел внушительно, и не нашлось никого, кто, прельстившись серебром, схватил бы его коня за узду.

Выбрав гостиницу со стенами покрепче, Мормад въехал во двор и кликнул владельца.

– За коня шкурой ответишь,– предупредил нурташец хозяина, и тот по интонации понял, что отвечать, если что, и вправду придется.

Расплатившись вперед, как тут принято, Мормад поднялся к себе в комнату и оставался там до вечера. Когда стемнело, он спустился вниз и потребовал ужин и кувшин местного пива. Вернее, сначала кувшин пива, а потом – ужин.

В трактире в это время болталось человек двадцать: завсегдатаи, безденежная голь-пьянь, несколько приблудных бродяг. От некоторых за десять шагов несло желанием присвоить чужие деньги. Мормада оглядывали искоса, с вожделением. Так псы обнюхивают упавшую на пол мозговую кость. Нурташец с удовольствием представил, как огорчатся здешние воришки, узнав, что он – того же поля ягода, только крупнее. Намного крупнее.