– О больных?
– Обо всех.
Ян вспомнил о книжках в ящике кухонного стола. У каждого свои тайны.
– Значит, только письма? Ничего другого?
– Ни наркотиков, ни оружия, ничего такого. Только письма… а что ты думал, Ян? Я же сам там работаю. Разве в моих интересах, чтобы люди вроде Ивана Рёсселя имели доступ к героину? Или к ножу?
Ян внимательно посмотрел на него:
– А Иван Рёссель тоже здесь?
Он знал это имя из бесчисленных рубрик в таблоидах. И шофер такси его упомянул.
– Конечно.
– Убийца Рёссель?
– Да. Убийца Иван Рёссель, – глухо произнес Реттиг. – У нас тут полно знаменитостей… ты даже представить не можешь.
Алис Рами, думает Ян. Но вслух произносит совсем другое:
– Когда я должен дать ответ?
– Лучше прямо сейчас.
– Я должен подумать.
– В гавани есть одно место… мытам репетируем. Можем встретиться там… Постучишь с «Богемос»… jamie session [4] или что-то в этом роде. И поговорим заодно. Годится?
Ян неуверенно кивнул.
– Тогда до завтра. Приходи в семь. Оттянемся, как говорят, по полной.
Не успел Ян запереть дверь за Реттигом, как тут же пожалел, что согласился. Зачем ему играть с «Богемос»? Он слышал их, они на две головы выше. Играют в другой лиге.
Он покосился на барабаны и тарелки и хотел сразу немного поупражняться, но было уже поздно. Соседи вряд ли оценят его искусство игры на ударных инструментах.
«Зверомастер», «Сто рук принцессы», «Ведьмина болезнь», «Вивека в каменном доме». К этому времени он выучил все эти истории чуть ли не наизусть. Он уже знал, что принцесса, впервые появившись в деревне, кричит своим подданным: «Я вовсе не несчастна! Мне просто нравятся несчастья! Вот и все!» И что один из первых симптомов ведьминой болезни – тающие волосы.
Так почему же он в сотый раз перечитывает эти книги? Может, ищет какое-то скрытое послание? И если эти книги написала Рами, наверняка у нее был какой-то замысел, когда она попросила Жозефин спрятать их в детском саду. Какое же послание?
И ему кажется, что он наконец что-то нашел. Перелистывал «Зверомастера», наверное, в пятидесятый раз и заметил на полях первой же страницы маленькое чернильное пятно – справа, в самом низу, рядом с текстом. Казалось бы, ничего странного, но на следующем развороте обнаружилось такое же пятнышко, почти в том же месте, и на следующем.
Раньше он их не замечал – внимание было приковано к рисункам, он просто не видел эти пятнышки.
Похоже на маленького зверька. Белка?
Он положил большой палец на обрез и перелистал книгу: быстро отпускал страницы по одной – и белка задвигалась! Он вспомнил, что так начиналось искусство мультипликации, в школе рассказывали: рисовали на каждой странице, скажем, дровосека… и, если быстро перелистывать книгу, дровосек начинал рубить дрова.
Белка, оказывается, кочевала из книги в книгу. В «Зверомастере» она прыгала в самом низу, в «Ста руках принцессы» и «Вивеке в каменном доме» допрыгала почти до середины, а в «Ведьминой болезни» доскакала до самого верха и исчезла. Все четыре книги были частями мультипликационного фильма о побеге маленькой белки.
Белка убегает.
Это, несомненно, знак. Во всяком случае, он понял это как знак.
Помещение, арендованное «Богемос» для репетиций, находилось в гавани, в нескольких кварталах от бара «У Билла». Совершенно пустая комната, только стены оклеены ячейками от яиц, чтобы гасить эхо.
Ян сидит за ударными. Он управляет ритмом, и в то же время ритм управляет им. «Богемос» начали с классики – Sweet Home Alabama. Устойчивый четырехтактный ритм, ему это было не трудно. Разогревшись, они больше часа играли старый рок.
Реттиг то и дело поворачивался к нему с микрофоном в руке и одобрительно подмигивал:
– Чуть мягче дробь, Ян!
Ян кивает – понял. Многие годы он в одиночестве сидел за компьютером и компоновал музыку. Странное чувство – оказаться среди живых музыкантов. Сначала нервничал, потом стало лучше и лучше.
Установка «Тама» довольно потрепанная, ничуть не лучше, чем его собственная, даже, пожалуй, похуже. Кожа на бочке и малом барабане потертая, вот-вот лопнет. Ну что ж… можно не осторожничать.
– Отлично, – улыбается Реттиг. – Плотнее и плотнее.
Кроме него и Яна еще двое – Расмус, вторая гитара, и бас-гитарист Андерс. Оба за все время репетиции не проронили ни слова, только иногда поглядывали исподволь, и Ян так и не понял, что они думают по поводу новобранца, заменившего их постоянного ударника Карла.
Интересно, а они тоже охранники из клиники?
В четверть девятого они начали собирать оборудование. Гитаристам собирать особенно нечего – они суют инструменты в футляры и исчезают. Остались Реттиг и Ян – он знает, что Реттиг ждет ответ.
– Хорошо играешь, – похвалил Реттиг, – африканский стиль.
– Спасибо. – Ян встал с табуретки. – Приятно было поработать.
– Ты и раньше играл в группе?
– Конечно, – врет Ян, не задумываясь.
Они замолчали. Стало неправдоподобно тихо – наверное, из-за яичных ячеек. Реттиг принес из прихожей длинный футляр и посмотрел на Яна:
– Надумал что-нибудь? Насчет вчерашнего?
Ян опустил голову.
– Сегодня День детей, четвертое октября, – сказал он тихо. – Ты знал об этом. Ларе?
Парс покачал головой, не отрываясь от работы, – он развинчивал штатив микрофона.
– А разве не День коричных булочек?
– И это тоже.
Они опять замолчали.
– А у тебя есть дети, Парс?
– Почему ты спрашиваешь?
– Общаясь с детьми, становишься мудрее.
– Да, наверное… но, к сожалению, детей у меня нет. Девушка есть, а детей нет. А у тебя?
– Нет… Своих нет.
– Ну ладно… такты надумал что-нибудь? – повторил Парс вопрос.
– У меня есть еще один вопрос… что вы от этого имеете?
– В общем, ничего, – ответил Реттиг после паузы.
– А не в общем?
– Чепуха какая-то… берем немного за доставку. Надо же сортировщика как-то заинтересовать. Сорок крон за письмо. На этом не разбогатеешь.
– И только письма? – Ян уже не помнил, в который раз он задал этот вопрос, но Реттиг оказался терпеливым парнем.