Если он и в самом деле забыл закрыть дверь, это серьезная ошибка. Таких ошибок в дальнейшем допускать нельзя – тогда наверняка поставят камеру наблюдения.
– Вот так… Довольна, гражданка Мира?
Девочка с энтузиазмом кивает, наклоняется над постелью и по очереди гладит кукол по голове, после чего засовывает палец в нос и смотрит на Яна.
– А что хотел дяденька? – спрашивает она ни с того ни с сего. – Он хотел забрать Вилле и Валле?
Ян оцепенел:
– Какой дяденька?
Мира вынимает палец из носа:
– Дяденька… который здесь был.
– Никакого дяденьки здесь не было.
– Был-был, – уверенно заявляет Мира. – Я его сама видела. Когда было темно.
– Ты хочешь сказать, ночью?
Она кивает и показывает на ножной конец своей кроватки:
– Он стоял вон там.
Ян пытается собраться с мыслями.
– Тебе приснилось, – говорит он наконец. – Этот дяденька тебе приснился.
– Не-а!
– Да, Мира. Ты же спишь иногда, и тебе снится то, чего на самом деле нет… например, тебе же снится иногда, что ты играешь в прятки, а на самом деле лежишь и спишь в своей кроватке?
Она задумывается. Такая мысль ей в голову не приходила. Подумав, она кивает.
Слава богу, убедил. Кто бы теперь убедил его самого. Посторонний в детской спальне!
– Ну вот и хорошо. Боюсь, мы мешаем Вилле и Валле спать.
Они выходят из спальни. Мира скачет впереди на одной ножке и, похоже, уже забыла ночное приключение.
Но Ян-то не забыл. Он возвращается в воспитательскую, но там уже никого нет. Только Андреас у мойки споласкивает свою чашку из-под кофе.
– Закончили?
– Ну.
– И к чему пришли?
– Да так… ни к чему. Дверь надо запирать. И самим запирать, и за другими следить, чтобы не забывали.
– Мудрое решение.
Ян слышит хлопок наружной двери и бросает взгляд в окно.
Ханна. Идет быстрым шагом по двору, на ходу застегивая куртку. Ночная смена закончена.
Ну нет. Он быстро натягивает сапоги и догоняет ее у калитки:
– Ханна?
Она останавливается и смотрит на него, как на незнакомого:
– Я иду домой. Что случилось?
Ян оглядывается – во дворе никого нет. Но все равно надо быть осторожным.
– Мире снятся кошмары.
– Вот как?
Голос совершенно безразличный. Ни капли тепла. Ян понижает голос:
– Ей приснился дяденька.
– Она и раньше сны рассказывала, это…
– Дяденька сегодня ночью стоял в детской спальне, у ее кроватки.
Она по-прежнему смотрит на него без всякого выражения. Он переходит на шепот:
– Ханна… ты впустила кого-то через шлюз?
Она не выдерживает и опускает глаза:
– Ничего страшного. Это друг.
– Друг? Твой друг?
Она не отвечает, смотрит на часы:
– Сейчас подойдет мой автобус.
Он вздыхает и идет ее провожать.
– Ханна, мы должны…
– Я не могу и не хочу сейчас об этом говорить, – прерывает его Ханна. – Ты должен мне верить… все спокойно. Мы знаем, что делаем.
– Мы? Кто мы, Ханна?
Ханна не отвечает, открывает калитку и с шумом захлопывает ее за собой. Ян стоит неподвижно и смотрит ей вслед. Ему приходит в голову старая и не особенно смешная история.
«Что это за дама, с которой я тебя видел вчера?» – «Никакая это не дама. Это моя жена».
Так же мог бы и он ответить на вопрос Миры.
А что хотел дяденька?
Никакой это не дяденька, Мира. Это Иван Рёссель.
По дороге домой Ян принимает решение: больше никаких вылазок в Санкта-Психо. Ни в подвал, ни в комнату свиданий. Хватит. Слова Марии-Луизы произвели на него впечатление.
Он был почти уверен, что закрыл за собой дверь. Скорее всего, Ханна – но это, в конце концов, неважно. Ей тоже пора кончать с ночными посещениями.
Не пора кончать, а надо кончать. Немедленно.
Он открывает дверь и останавливается.
На коврике лежит большое письмо. Но это, понятно, не ему. Он всего лишь почтальон. На конверте две жирных буквы: S. Р.
Вздохнув, Ян перешагивает конверт. Не хочет до него даже дотрагиваться. Но не может же этот чертов конверт вечно валяться в прихожей! Он поднимает его… Раз уж поднял, можно с тем же успехом и распечатать.
Тридцать шесть писем, маленьких и больших. Ян садится за кухонный стол и перебирает конверты. Ни одного письма Марии Бланкер. Зато одиннадцать штук одному адресату. Ивану Рёсселю.
Многовато у него эпистолярных друзей.
И что они от него хотят?
Ян сомневается, но недолго – вспоминает Ханну и открытую подвальную дверь. Наугад берет одно из писем Рёсселю. Обычный белый конверт, без обратного адреса. И запечатан довольно небрежно.
Достает из ящика филейный нож и поддевает клапан. Клейкая полоска легко подается. Письмо открыто.
Чтение чужих писем. Перлюстрация. Слово неприятное, даже постыдное, но он все равно засовывает в конверт два пальца и достает тонкие листки, исписанные аккуратным мелким почерком.
Мой любимый Иван, это опять Карин. Карин из Хедемуры, если ты помнишь. В предыдущем письме я забыла рассказать тебе о своих собаках. У меня две – такса и терьер. Сэмми и Вилли, они очень дружат, а я дружу с ними, и мне очень нравится с ними гулять.
Иногда так приятно помечтать, потому что я все время в стрессе, потому что в жизни надо так много всего сделать. И так много ответственности! Постоянные счета, по которым надо платить, работа, которую надо выполнять, и ни одного дня, когда я была бы совсем свободна.
Но с Сэмми и Вилли надо гулять, и я гуляю с ними каждый день.
И все время думаю о тебе, Иван. Жар моей любви ярким огнем взлетает в небо и, как шаровая молния, летит прямо к тебе, в твою палату, в твое сердце. Во мне так много любви и нежности, Иван. Я читала о тебе все.
Я знаю, что мы все, те, кто живет по другую сторону тюремной стены, могли бы легко оказаться и по ту сторону И я все время думаю – как же нам перешагнуть все стены, которыми мы себя окружаем? Но ты даешь мне свободу, и я так тоскую по тебе, так хочу с тобой увидеться…
И еще три страницы – все тем же убористым почерком. Длинные объяснения в любви к Ивану Рёсселю, красочные мечты об их предстоящей совместной жизни. И даже фото приложено: улыбающаяся женщина с двумя небольшими собачками.