До недавнего времени я был убежден, что это лажа. То есть, как и всякий, кто занимался боевыми искусствами, я знал, что сила человека – это не только его мускулы. Но колдуны, которые попадались мне в той жизни, были либо актерами, либо – жуликами. Когда я каким-то непонятным образом оказался в этом мире, то посчитал происшедшее материализацией собственного желания. Механизм не имел значения, потому что я четко понимал: этого ребуса мне не разгадать. Я использовал все доступные мне способы изучения вопроса. Образно выражаясь, и стекло протер, и колесо попинал – не заводится. Хотя не исключено, что я стал героем другого анекдота. Это про ту блондинку, что звонит ментам по поводу ограбленного «мерса». Дескать, все вынесли: и магнитолу, и зеркальце, и руль… ах, простите, это я на заднее сиденье села!
Словом, как говорили древние римляне, если знаешь, что не можешь, то и хотеть глупо [42] .
Только оказавшись в обществе датской колдуньи Рунгерд, в ее, если можно так выразиться, лаборатории, я как-то сразу понял, что имею дело с профи. Это оказалось так же легко, как отличить настоящего мастера кэндо от пижона, принимающего разные красивые позы.
– Велика твоя удача, Ульф Вогенсон, – порадовала меня Рунгерд, возвращая в мешочек плоские деревяшки с красными рунами.
Красными, потому что в начале прогнозирования внучка финской ведьмы очень старательно втерла в бороздки мою кровь. – Любит тебя Один. Хотя это и без гласа рун было понятно: сын мой сказал, что полугода не прошло, как ты пришел к Хрёреку в рваных штанах, а теперь у тебя на руках – красное золото.
Мне показалось, что во взгляде, брошенном на мои браслеты, сверкнула алчность. Не раздумывая, я стянул одну из побрякушек, самую увесистую, и положил перед Рунгерд.
– Ах! – нежно вздохнула она. – Твоя щедрость достойна ярла. Но нет, – она подвинула браслет ко мне. – Я не могу этого взять. Этот браслет тянет на свадебный дар, а я… – Лукавый, чисто женский взгляд из-под ресниц, – слишком мудра, чтобы взять такого мужа, как ты. Тем более что, поступи я так, очень многие начнут искать твоей смерти.
– Пусть это тебя не беспокоит! – хвастливо заявил я.
И тут же сообразил, что ляпнул.
К счастью, делать меня своим мужем в планы Рунгерд действительно не входило.
– А я думала, тебе по вкусу моя маленькая Гудрун? – Еще один лукавый взгляд.
– Вы обе так красивы, что легче убить дюжину врагов разом, чем выбрать одну из вас, – произнес я дипломатично.
– Хорошо сказано! – одобрила Рунгерд. Какая женщина обидится на подобный комплимент? – На-ка, выпей это, сладкоголосый мой!
Серебряная чашка с желтоватой бурдой оказалась перед моим носом.
И я выпил. Залпом. Даже не понюхав предварительно. Если это яд, то я умру, гордый своей крутизной.
А недурно, кстати. Горчит почти как кофе…
…а забирает, как бутыль молодого вина. Голова ясная-ясная, а вот с координацией – намного хуже.
Ну и глазищи у этой женщины! Чисто тигрица. Это, кстати, не поэтический образ. Я в зоопарке, было время, специально в глаза разным хищникам смотрел. Учился…
– Расскажи мне о тех, кого ты убил, – попросила Рунгерд.
– Обо всех?
Вот уж не хотелось бы. Во-первых, есть вещи о которых не хочется вспоминать. Во-вторых, выяснится, что великий воин Ульф Черноголовый и убивать-то начал сравнительно недавно. А ведь любой уважающий себя викинг уже годам к пятнадцати имеет за спиной двух-трех жмуриков.
– Думаю, пары месяцев будет довольно, – уточнила Рунгерд.
Я облегченно вздохнул.
И начал с берсерка. Описал в подробностях весь морской бой. Затем – неспровоцированное нападение, начавшееся с каменюки, от которой укрыл меня Стюрмир, и закончившееся жестокой резней – карой за это самое нападение.
Внучка вельвы слушала очень внимательно. Ее интересовал не только сам процесс смертоубийства, но и то, что за этим следовало…
Что характерно, я с легкостью вспоминал мельчайшие детали, которые интересовали Рунгерд. Надо полагать, обострение моей памяти происходило не без помощи горького снадобья. К которому я, по настоянию собеседницы, время от времени прикладывался.
Потом… Потом, как выяснилось, я никого не убивал.
Схитивших меня рабовладельцев и их несчастный «груз» прикончили без моего участия. Тем более, их не просто убили. Это, можно сказать, даже не убийство, а жертвоприношение. За подобное деяние от папаши Одина – сплошные бонусы. И никаких обиженных душ упокойников.
Может, проблема в том, что не добили моего ушлого раба Хавчика?
Но нет. К моменту официального объявления мой козлик был уже отделен от жертвенных «овнов».
Об убийстве Сторкада я поначалу скромно умолчал.
Однако именно на этом эпизоде мы и споткнулись. Ведь о несостоявшейся дуэли я все-таки рассказал.
Имя Сторкада, как выяснилось, было неплохо известно Рунгерд (тут, похоже, все всех знают), и его неявка подвигла мою слушательницу на эмоциональный всплеск, а затем – бурную деятельность. Были вновь извлечены подкрашенные моей кровью руны. Затем – другие… Затем какие-то черные мокрые листики… На шкурке мелкого зверька (крысы?) были начертаны хитрые значки, а сама шкурка отправилась в огонь… Завоняло изрядно, но мне было – по барабану. Я пребывал в изумительно благодушном настроении, наблюдал (не вникая) за действиями Рунгерд, любовался…
– Нет, – наконец заявила датско-финская колдунья, вновь усевшись напротив меня. – Ты рассказал не все. Говори, что утаил.
Будь я в нормальном состоянии сознания, сумел бы удержать язык за зубами.
Но мне было, во-первых, все по фигу, а во-вторых, я был настолько расположен к Рунгерд, что решил: почему бы и нет? И выложил ей историю маленькой бедняжки. И то, как я убил Сторкада.
Этот мой рассказ был выслушан особенно внимательно. Но ничуть не осужден.
Старина Один двигал моей рукой, сделала вывод Рунгерд. Это его стиль. Она бы еще усомнилась, но то, что я дал Сторкаду возможность умереть с мечом в руке, по ее мнению, указывало на главного северного бога так же уверенно, как куча собачьего дерьма на ковре – на присутствие невыгулянного пса. И именно из-за Одина нить моей судьбы больше похожа на собачий колтун. Да и с происхождением моим какие-то непонятки. Чужаком от меня попахивает столь явственно, что она сама едва не обманулась. Это, не исключено, – тоже интрига Одина. Отец воинов любит создавать для своих адептов ситуации, благоприятные с точки зрения добычи славы. Иными словами, настоящий любимец Одина – это двуногая провокация к смертоубийству.
И то, что я не умею правильно разбираться с душами убитых врагов (вот уж не знал, что тут существуют правила!), тоже характерно для «одинцев». Вот те же берсерки, например…