Петр Алексеевич кружит в инвалидном кресле по дорожкам сада. Это его прогулка. Это его ежевечерний моцион. Это — традиция.
Хорошо, что пока нет дождя.
То, что Белоручка получила звание майора и повышение, не стало для Кати — Екатерины Петровской, криминального обозревателя Пресс-центра ГУВД Московской области, сенсационной новостью.
Больше удивило другое — Белоручка покинула МУР, Петровку, 38, и перешла на работу в областной главк.
Не Белоснежка… Белоручка… Лилечка… Катя именно так называла всегда ее про себя — Лилечка.
Вместе они работали лишь однажды — по московскому делу об убийствах на бульварах [1] . Но с тех пор крепко подружились. Хотя виделись очень редко. И вот новость средь бела дня — Лиля Белоручка, теперь уже майор полиции, ушла из отдела убийств МУРа, чтобы работать в Подмосковье. Она назначена начальником криминальной полиции в ОВД Прибрежный.
Они с Катей не встречались очень давно. И многое с момента их встречи изменилось. Но вот неожиданно выпал шанс увидеться и поработать вместе — так думала Катя по пути в Прибрежный ОВД за рулем своей маленькой машины «Мерседес-Смарт».
Она даже не стала звонить Лиле Белоручке, решила нагрянуть как снег на голову после того, как прочла в сводке происшествий об этом убийстве.
Она не ожидала от этого дела ничего экстраординарного. Просто — потешить репортерское любопытство и заодно встретиться со старой подругой, поздравить ее с новым назначением.
Да, она не ожидала от этого дела ничего такого… Она даже не могла представить себе, какие события впереди, связанные с этим вроде бы таким простым бытовым убийством на аллее у железнодорожной станции.
Что греха таить, по пути в Прибрежный ОВД Катя считала, что она там, в компании Лили Белоручки, слегка развеется и отвлечется.
От чего отвлечется? Так от этой тяжкой осенней апатии. От усталости, давящей словно камень. От всего этого опостылевшего ритма — дом, работа, дом…
Она приезжала на работу в Пресс-центр к девяти. Вставала в семь утра в полной темноте. Октябрь не баловал погожими днями, а конец месяца вообще утонул в нескончаемом дожде, в сумраке, в тучах.
На работе Катя всегда задерживалась, а это означало, что и домой она возвращалась тоже в темноте.
Включала свет в своей квартире на Фрунзенской набережной и часто подолгу сидела на кухне, пила крепкий чай. Смотрела в окно на Москву-реку, на набережную, сияющую огнями.
Все, все, чем она прежде так гордилась и что спасало ее в самые трудные моменты жизни — любопытство, азарт, бойкое перо, настойчивость, — все это словно обесценилось. Представлялось таким смешным и никчемным, никому не нужным…
Был ли то некий душевный кризис? Катя об этом старалась не думать. Она все чаще ловила себя на мысли, что и работу свою — написание криминальных статеек в интернет-издания в качестве криминального обозревателя Пресс-службы ГУВД — она исполняет все более и более формально.
Все чаще подбирает слова…
Все чаще пишет на нейтральные темы.
Многие вещи, о которых она прежде не задумывалась, становились важными и, как бы это сказать, звучали совсем по-иному.
Порой Катя ощущала безмерную опустошенность в душе и безграничную апатию.
Но она старалась брать себя в руки…
Нужно взять себя в руки! Слышишь, ты! Надо, надо брать себя в руки. Ты сможешь, ты сильная.
Получалось или не получалось — об этом Катя опять же судить не могла. Чтобы хоть как-то поднять себе настроение, она…
Что мы делаем, когда нам плохо, скверно? Мы обращаемся к друзьям.
Так поступила и Катя. И это коротенькое сообщение в сводке об убийстве у железнодорожной станции в Прибрежном пришлось как нельзя кстати. Ну, если такое можно сказать об убийстве.
Катя решила написать о раскрытии этого дела для криминальной полосы интернет-версии «Вестника Подмосковья». И не стала звонить подружке Лиле Белоручке загодя.
Решила просто приехать сама в Прибрежный.
ОВД находился на берегу Москвы-реки. И почти рядом со столицей. Раньше это было просто отделение милиции Прибрежное. И туда словно в ссылку отправляли тех, кто… Ну, в общем, не имел особых служебных перспектив — оперов и участковых, грешивших алкоголем, которым до пенсии оставалось год-полтора. Их просто жалели увольнять за пьянство. А также строптивых, тех, кто имел с начальством какие-то конфликты. Или тех, кто просто не сработался с основным коллективом района.
Такие места в полиции — своеобразный отстойник. Нет, нет, не подумайте, что там все сплошь грешники и злодеи, нет, скорее даже наоборот. В подобных местах — в заповедниках — порой бытует особая атмосфера, отличная от общей генеральной несгибаемой линии ведомства.
Если где-то собрать слишком много профи — пусть и алкашей, и строптивых, и бунтарей, то атмосфера не может не измениться.
Там, внутри.
Катя думала по пути в Прибрежный ОВД, что майору Лиле Белоручке достался непростой, очень непростой коллектив. И то, что она, женщина, возглавила криминальный отдел, это… возможно, знак судьбы. Пусть маленький, незначительный, но все же положительный знак.
В это утро, решив посвятить себя командировке в Прибрежный, Катя впервые за долгое время встала не в семь, а в начале девятого.
А это означало, что она проснулась при свете дня. Пусть серого, ненастного, но все же дня — а не в полной темноте.
Добралась до ОВД она без приключений, оставила позади Москву и тут же въехала в микрорайон Прибрежный, застроенный многоэтажками.
Отдел полиции располагался возле парка на берегу реки. У здания ОВД — все как обычно, только очень много полицейских машин.
Но вот внутри…
— Один звонок сделаю! Щас адвокат приедет — так я один звонок сделаю с его мобильного, и вас всех тут не будет! Вас всех уволят!
— Руки покажите, пожалуйста.
— Нечего меня осматривать, вы не имеете права!
В дежурной части патрульные, помощник дежурного и эксперт-криминалист пытались утихомирить задержанного — молодого мужчину, рыжего, сытого, с глазами навыкате и красными пятнами на лице. Он брызгал слюной на эксперта-криминалиста и орал:
— Лига кротких против Содома! Он — изззззвращенец бородатый, трансвестит в женском платье! Лига кротких не потерпит!
— Покажите руки, — настаивал эксперт.
— Да чего руки. Да ты знаешь, кто я?! Один звонок — и тебя, всех вас уволят без пенсии!
— Руки покажите, я сказал.