— И что ты им отвечал?
Дубов развел руками:
— Я не знал, что ответить. Право, не знал, а врать не хотелось: не приучен я врать.
Какое-то время посидели молча. Да, невеселый получался разговор, не такой представлялась эта встреча генералу Матейченкову.
— Между прочим, — нарушил тягостную паузу Дубов, — я выезжал в Дагестан.
— До военных действий?
— И до, и во время. Пришел в ужас, хотя, как ты знаешь, испугать меня трудно. Оказывается, задолго до вторжения боевики соорудили на самой границе с Чечней несколько крупных военных баз, оборудованных по последнему слову техники.
— Ни в какие ворота!
— Шила в мешке не утаишь, и наша разведка об этих сооружениях просто не могла не сообщать.
— Власти и на это не отреагировали? Но это уже просто преступление, — возмутился Матейченков.
— Я с выводами не спешу, — покачал головой Дубов. — Может, просто беспечность наша рассейская?
— Извечная надежда на авось?
— Что-то вроде того. Вспомни июнь сорок первого года. Мы тоже тогда кричали, что к войне готовы.
Гремя огнем, сверкая блеском стали,
Пойдут машины в яростный поход,
Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
И первый маршал в бой нас поведет.
А что на деле оказалось? — продолжал Дубов. — Граница не укреплена. Пограничные части дезорганизованы, бензин на аэродромах и на танковых базах отсутствует. Далее результат первых же дней войны: три миллиона наших солдат попали в плен, кадровая армия по сути дела перемолота, немцы продвигаются со стремительностью лесного пожара, почти не встречая сопротивления, кроме отдельных островков, типа Брестской крепости… Да что я тебе излагаю? Не мне говорить, не тебе слушать.
— Ты что же, сравниваешь ту ситуацию и эту?
— Конечно, масштабы разные, но суть одна.
— Ты, брат, чуток перегнул палку.
— Ни капли, — энергично покачал головой Дубов. — Скажу тебе по секрету, что нам еще крупно повезло.
— В чем?
— А в том, что народ Дагестана в своей массе оказался на нашей стороне. Иначе пришлось бы совсем кисло.
— Тут ты прав.
— Едва произошло вторжение чеченских боевиков, как дагестанская милиция и ополченцы выступили против них. Это был единый порыв. Я слышал, как ополченцы чуть не рыдали, прося, чтобы им выдали оружие… Я видел длинные очереди у пунктов, где добровольцев записывали в ополчение.
— Значит, боевики просчитались?
— Да, они рассчитывали совсем на другую встречу… И на старуху бывает проруха.
— Тут-то и развить бы этот успех до конца, — произнес Матейченков.
— Да, тогда этого сделать не сумели. Даже обнаруженные базы террористов не уничтожили.
— На что, собственно, рассчитывали боевики?
— На общность религии. Но номер не прошел, к счастью для России, — усмехнулся Дубов.
— Как хочешь, Борис Сергеевич, но те времена…
— Какие?
— Перед началом второй чеченской войны… Те времена представляются мне совершенно непостижимыми. Ничего понять невозможно. Чистый Кафка.
— Ты имеешь в виду отношения с Чечней?
— Конечно. Ее столица стала каким-то вольным городом, как будто Грозный расположен не в России, а является независимым государством во главе со своим королем, который что хочет, то и делает. Посуди сам. Самолеты из Грозного летают во все концы света, и отовсюду прилетают в Грозный. И для них не существует ни государственной российской границы, ни таможни, вообще никаких преград.
— Да, можно вообразить, если бы себя так повел, например, Тамбов или Минусинск, — усмехнулся Дубов.
— Что там говорить, с самого начала потеряли мы темп, упустили ситуацию, — вздохнул Матейченков и разгладил усы.
— Когда Джохара Дудаева выбрал народ и он стал первым чеченским президентом, тогда и надо было сблизиться с ним, — подхватил Дубов. — У него ведь не было тогда антирусских настроений, я знаю. Вместо этого ситуацию пустили на самотек.
— Думаешь, с ним можно было договориться?
— Не думаю, а знаю точно. Я ведь лично его знал, много с ним общался… Это был искренний и чистый человек. Конечно, не в меру амбициозный, но уж какой есть. Он готов был на определенных условиях дружить с центральным правительством. Вместо этого его оскорбили подозрением, начали обливать помоями… Это — с одной стороны. А с другой — снабдили неимоверным количеством оружия, которое хранилось на наших армейских базах. Новенькое по тем временам оружие, на котором еще не высохла заводская краска…
— Знаю.
— А весьма темная история с фальшивыми авизо, которая принесла чеченцам бешеные миллиарды? Разве могут быть сомнения, что кто-то и из наших высокопоставленных чиновников крупно нагрел на этом деле руки?!
— Между прочим, Борис Сергеевич, я знаю человека, причастного к покушению на Дудаева.
— Последнему?
— Да.
— Интересно. Он, наверное, может многое рассказать. Познакомь меня с ним, — попросил Дубов.
— Обязательно. Я вообще хотел вас свести.
— Кто он?
— Теперь возглавляет разведывательно-диверсионный корпус, который я создал.
— Вижу, Иван Иванович, ты в Чечне время зря не теряешь…
— А меня и направили туда не для того, чтобы я зря время терял, — ответил Матейченков.
— Задам я тебе несколько вопросов, поскольку моя милиция меня бережет. По крайней мере, это входит в ее обязанности…
— Задавай.
— Ты ведь, Иван Иванович, по предыдущей должности был начальником Управления общественного порядка. Я ничего не путаю?
— Не путаешь.
— Тогда скажи: есть ли в России кто-нибудь, кто поддерживает чеченских сепаратистов? К тебе ведь стекалась информация чуть ли не из каждой точки страны.
— Есть, есть такие силы, как не быть?
— И что же они? Снабжают террористов оружием, деньгами, доставляют в Чечню боевую технику?
— Всякое бывает.
— Но если милиция их знает, почему не арестует?
— У внутренних органов есть на подозрении ряд лиц. Если нам удается обнаружить бесспорные доказательства в их противоправной деятельности, мы их арестовываем, можешь не волноваться. Но дело это тонкое. Нужны неоспоримые доказательства, чтобы не наломать дров.
— Послушай, Иван Иванович, но ведь в каждом крупном городе имеются чеченские диаспоры. А в Москве она вообще огромная и очень мощная, я Москву, слава богу, хорошо знаю, как и Московскую область.