— Вот и расскажи, как ты вырвался из этого ада.
— Какое-то время еще продолжал отстреливаться. Поскольку после каждого выстрела я, превозмогая боль, переходил с места на место, чеченцы, по всей видимости, полагали, что нас в канаве по-прежнему несколько человек.
Однако они короткими перебежками все ближе приближались к нашей позиции. Сначала я решил было вылезти из канавы и двинуться вслед за нашими, но потом понял, что погибну, не сделав и нескольких шагов. Тогда я свалился прямо в дождевую жижу, которая хлюпала под ногами, закрыл глаза и постарался лежать неподвижно.
— Имитировал смерть?
— Да. И по иронии судьбы — почти на том же месте, где валялся несколько часов назад. И тут же выяснилось, что сделал это вовремя: через минуту-другую я услышал у самой головы шаги боевиков. Они ходили по дну канавы, добивая раненых. Близ меня шаги остановились.
«Этого оставь», — услышал я.
«Почему?»
«Он мертв».
«С чего ты взял?»
«Я запомнил: он еще вчера здесь валялся, когда мы прорвались к зданию школы».
— И что дальше? — спросил Матейченков.
— Шаги удалились.
— Долго пролежал?
— До вечера. Вода на дне канавы была холодной, я весь закоченел. Но боль во всем теле, которая мучила меня после контузии, немного утихла.
— Чеченцы покинули лагерь?
— Основная часть. Видимо, они бросились догонять отряд. Остальные остались на территории лагеря. Они собирали, как я понял из обрывков разговоров, которые доносились до меня, трофейное оружие, искали какие-то документы. Здесь же, в лагере, остался и командир боевиков.
— Как ты узнал?
— К нему бандюки обращались с особым почтением и называли его старшим и начальником. Он почему-то решил, что русские пришлют попавшим в осаду милиционерам подкрепление, и устроил для него засаду.
— Ты же говоришь, рация была разбита?
— Он понял так, что наш командир самолично испортил ее перед тем, как пойти на прорыв.
— Дальше.
— Едва стемнело, я решил: будь что будет. Нужно вылезать из рва и догонять своих. Общее направление я примерно представлял, в долине, как и близлежащих горах, у нас проходили учебные тренировки. Приоткрыв глаза, я увидел, что с наружной стороны канавы стоит рослый пожилой чеченец и рассматривает в бинокль дорогу, которая вела в долину. Между прочим, когда мы прибыли в лагерь, этой дороги не было: ее протоптали наши солдаты, когда ходили на занятия и с занятий.
— Были уже сумерки?
— Чеченец, видимо, видел в темноте, как кошка. Он переговаривался с другими, которые стояли на противоположной стороне канавы.
— Кто же он был?
— Из разговоров я понял, что именно он является начальником террористической банды. И тут же планы мои переменились. Я решил: пусть погибну, но уничтожу этого гада.
— Смело. Да, кстати, ты что, чеченский знаешь?
— Немного. У нас соседи чеченцы были. Из тех, Сталиным выселенных.
— Ясно. Что дальше?
Пользуясь тем, что на дне канавы царила уже полная темнота, Овсиенко стараясь не производить шума, медленно, пядь за пядью, подполз к ее наружному краю.
— Вроде хлюпнуло что-то? — сказал один из боевиков.
— Тебе показалось, — откликнулся другой.
Иван молил бога только об одном: чтобы этот мерзавец в последний момент не ушел. ОМОНовец выбрался из канавы чуть в стороне, прополз несколько метров и вдруг вырос перед боевиком, словно привидение.
— Это ты? — спросил командир чеченцев и произнес какое-то слово — Овсиенко его не запомнил.
— Ошибся, сволочь. Я — Иван, — произнес он и ударил боевика так, что от неожиданности тот выронил бинокль.
— Между нами завязалась отчаянная схватка, — рассказывал Овсиенко.
— Ты был контужен.
— Да, но от этого, как я с радостью понял, сила в руках не уменьшилась, и ловкость осталась при мне.
— А что остальные чеченцы?
— Они никак не могли поначалу понять, что с их командиром. Несколько раз спрашивали через канаву, что с ним происходит, но чеченец был слишком занят борьбой за собственную жизнь, чтобы вдаваться в объяснения.
— Никто ему не помог?
— Я начал одолевать…
Чеченец двинул Ивана коленом в пах, но ОМОНовец схватил его за горло и сдавил изо всей силы. Боевик еле слышно прохрипел:
— Откуда ты взялся, шайтан?
— Из преисподней, — ответил Овсиенко и еще сильнее сдавил его горло.
— Отпусти меня, и я спасу тебе жизнь.
— Скорее поверю дикому зверю.
Чеченцы, стоявшие по ту сторону канавы, уловили в темноте шепот и какую-то возню и почуяли неладное.
— Командир, тебе нужна помощь? — спросили они.
— Если из них хоть кто-то сделает шаг, я тебя задушу, — пообещал Иван. — А на мое слово можешь положиться.
— Ничего не нужно! — крикнул сдавленным голосом боевик. — Если что-нибудь понадобится, я вас позову.
— Вот так ситуация, — покачал головой генерал.
— Смешней не придумаешь, — согласился Иван Овсиенко. — Кругом чеченские головорезы, наш лагерь захвачен бандой, а их командир у меня в руках, и я одним движением могу перервать ему глотку!..
— И на чем вы порешили?
Я сказал:
— Веди меня к нашим.
— Дурак! — тихо рассмеялся чеченец. — И сын дурака.
Иван сильнее сдавил ему горло.
— Твои собратья добровольно отправились в пропасть, — торопливо прошептал боевик. — Так мне сообщил мой связной.
— Отведи меня на то место, — сказал Иван.
Честно сказать, ОМОНовец не думал, что чеченец согласится, и в душе решил, что обоим суждено сейчас отправиться на тот свет: сначала бандиту, а ему чуть погодя: одному из этого осиного гнезда, конечно, не вырваться.
Однако чеченец, видимо, прочтя мысли бойца, неожиданно легко согласился.
— Ладно, идем рядом, шайтан, — прошипел он. — Что бы ты не слышал, не отвечай, говорить буду я.
— Хорошо.
— Горло отпусти.
— Только когда придем на место…
И они двинулись в путь.
Дорога была Ивану знакома. Лагерь остался позади, они углубились в горы. Когда командир боевиков скользил или оступался, Овсиенко сжимал его горло сильнее.
Наконец они вошли в долину. Здесь было свежо. Справа угадывалась возвышающаяся до небес почти вертикальная скальная стена, слева появилась впадина, которая все больше углублялась. По сути, это было нечто вроде узкой террасы естественного происхождения, которая опоясывала гору.