И еще — страх.
Взять хотя бы вон ту парочку за третьим по счету столиком справа: о чем бы они там ни перешептывались, их нельзя было заподозрить в актерстве. Род тайком повернул печатку в перстне и направил его на спорщиков.
— Что проку от этих сборищ, если королева то и дело посылает против нас своих солдат?
— Все ты верно говоришь, Адам, все верно. Она нас слушать не станет. Когда все будет позади, она нас и близко не подпустит, и слова вымолвить не даст.
— Ну тогда надо будет заставить ее выслушать нас!
— Да? А от этого какой будет прок? Ну выслушает, так ее вельможи не позволят ей дать нам то, чего мы потребуем!
Адам стукнул ладонью по столу:
— Но ведь мы имеем право быть свободными и не обязаны всю жизнь быть ворами и попрошайками! Пора положить конец долговым тюрьмам, а вместе с ними и поборам!
— Это точно, и еще чтобы уши больше не отрезали за то, что ты спер каравай хлеба! — Собеседник Адама глубокомысленно поскреб место отсутствующего уха. Вид у него был как у затравленного пса. — Только она ведь все-таки кое-что для нас сделала…
— Ну да, теперь она своих судей насажала везде! Теперь вельможи не смогут сами вершить правосудие на свой аршин.
— Благородные господа этого не потерпят, тебе ли этого не понимать. Долго это судейство не протянет.
Одноухий был мрачен. Его указательный палец вычерчивал круги на мокрой от пролитого пива крышке стола.
— Верно говоришь! Вельможи ни за какие коврижки не станут слушать королеву! — Адам со злостью воткнул нож в крышку стола. — Неужели Логир этого не понимает?
— Нет, ты про Логира дурного не говори! — Физиономия одноухого еще сильнее помрачнела. — Ежели б не он, мы и по сю пору были бы ордой бродяг и не ведали бы, зачем мы вместе собрались! Про Логира ты плохого не болтай, Адам. Не будь его, откуда бы нам хотя бы медяков наскрести, чтобы тут посидеть, а тут и солдаты королевские — такие же гости, как мы с тобой.
— Ну это да, это да, это ты верно говоришь. Он из нас, воришек, людей сотворил. Только теперь он нас держит в ежовых рукавицах, не дает сражаться за то, что нам по праву принадлежит!
Одноухий строптиво поджал губы.
— Ты, видать, наслушался глупой и завистливой болтовни Пересмешника, Адам!
— Но мы должны сражаться, послушай меня! — вскричал Адам и сжал кулаки. — Должна пролиться кровь, только так мы сумеем добиться своего! Кровь за кровь, кровь господ…
Тут на Рода налетела какая-то ожившая глыба, притиснула к столу. Пахнуло потом, луком и дешевым вином.
Род уперся локтем в стол и оттолкнул пьяного плечом. Тот, охнув, откачнулся. Род выхватил кинжал и вернул печатку в исходное положение.
Пьяный верзила навис над ним. Роста в нем было футов восемь, и в плечах он был широк неимоверно.
— Эй, ты! — проревел он. — Ты че не смотришь, когда я иду?
Кинжал Рода сверкнул и пролил свет, который ударил в глаза пьяницы.
— Держись подальше, дружище, — посоветовал ему Род негромко. — Дай порядочному человеку спокойно эля попить.
— Порядочный? Вот оно что? — хихикнул пьяный крестьянин. — Солдат, а туда же, в порядочные записался!
Эхо его хохота прокатилось по залу.
Род понял, что чужаков здесь, мягко говоря, недолюбливают.
Смех забулдыги резко оборвался.
— Ты ножичек-то свой убери, — посоветовал он Роду. — Тогда я тебе покажу, как порядочный крестьянин положит вояку на лопатки.
У Рода мурашки по спине побежали. Он понял, что хозяин кабачка натравил этого пьяницу на новенького с тугим кошельком.
— Я на тебя не в обиде и ссориться с тобой не желаю, — пробормотал Род и тут же понял, что сморозил глупость.
Верзила осклабился и проревел:
— Ага! Теперь он, значит, не в обиде у нас! Иду это я, значит, качаюсь маленько, а он мне дорогу заступил так; что мне деваться некуда, как только на него налететь, а он говорит: «Я на тебя не в обиде. Ссориться, — говорит, — не желаю». Да ты хоть знаешь, с кем связался-то? Я ж Большой Том! — Громадная мясистая ручища ухватила Рода за ворот, рывком подняла на ноги. — Я тебе щас покажу, как со мной не ссориться!
Род резко взмахнул правой рукой, рубанул верзиле по сгибу локтя и отдернул руку. Лапища Тома обмякла и упала. Верзила тупо уставился на собственную руку, как бы обвиняя ее в подлом предательстве.
Род сжал губы и убрал кинжал в ножны. Отступил, согнул ноги в коленях, потер левой рукой сжатую в кулак правую. Да, спору нет, крестьянин отличался внушительными габаритами, но в искусстве боксирования явно ни черта не смыслил.
Рука Тома ожила, ему стало больно. Верзила злобно взревел, сжал кулак и замахнулся на Рода. Кулачище его стал подобен тяжеленному молоту, готовому расплющить все, по чему бы он ни угодил.
Но Род увернулся, а когда кулак просвистел мимо него, заскочил за плечо Тома и нанес ему удар сзади, тем самым поспособствовав движению, намеченному замахом.
Большого Тома развернуло по кругу. Род ухватил его за правое запястье и вывернул руку за спину, после чего вздернул ее повыше. Большой Том взвыл от боли, а Род завел руку под подмышку Тома — то бишь исполнил то, что у борцов зовется полунельсоном.
«Неплохо», — думал Род. Пока, строго говоря, боксировать ему не пришлось.
Отпустив Тома, Род дал ему хорошего пинка под задницу. Тома швырнуло на открытое пространство перед очагом. Он попытался удержаться на ногах, но это ему не удалось. С оглушительным стуком попадали перевернутые столы, завсегдатаи кабачка повскакали на ноги и стали разбегаться в стороны, с готовностью уступая место у очага Большому Тому.
Тот поднялся на четвереньки, помотал головой, поднял ее и узрел перед собой Рода. Тот стоял в борцовской стойке, мрачно ухмылялся и обеими руками манил к себе обидчика.
Том басовито зарычал и, оттолкнувшись от бортика очага, бросился к Тому, по-бычьи нагнув голову.
Род отступил в сторону и выставил ногу. Большого Тома швырнуло к ближайшим столам. Род закрыл глаза и стиснул зубы.
Раздалось четыре оглушительных удара подряд. Род съежился, потом открыл глаза и заставил себя посмотреть на результат.
Голова Большого Тома высунулась из груды обломков. Глаза верзилы были выпучены, челюсть перекошена.
Род печально покачал головой, щелкнул языком:
— Ночка у тебя нынче неудачная выдалась, Большой Том. Почему бы тебе не пойти домой да не проспаться?
Том с трудом поднялся на ноги, собирая себя по частям. Болезненно морщась, потер бедро, запястье, ключицы.
Убедившись, что все у него цело, он топнул ногой, упер руки в боки и воззрился на Рода.
— Послушай, малый! — с упреком воскликнул он. — А ты дерешься не как порядочный джентльмен!