Скорее всего, доблестным эллинам неохота было возиться с защитниками последнего бастиона, пока их товарищи по оружию грабили богатейший город, и они плюнули на троянцев. Но это проза жизни — грубая и плоская.
Великий римский поэт Вергилий, кстати, современник Диодора и Цезаря, упорядочил предания об Энее, создав прекрасный эпос, насытив жизнь высокой поэзией.
Жители Античного мира воспринимали легенды о своем происхождении, о древних правителях точно так же, как наши современники свою историю — в качестве некоей данности, запечатленной в языке, в книгах — учебниках и художественных повествованиях. В зависимости от конкретной обстановки менялась лишь оценка тех или иных событий и персонажей. Основная канва оставалась неизменной. Собственно говоря, для многих наших соотечественников, особенно молодых и не обремененных знаниями, образы российской истории складываются из причудливой смеси остатков школьных знаний, исторических анекдотов и приключенческих фильмов. В этом смысле мифы и предания для людей древности были таким же вполне естественным компонентом обыденного сознания, как для нас информационный фон, формирующийся из многочисленных источников разной степени достоверности.
Полагать сведения, заключающиеся в мифах, исключительно вымыслом было бы недальновидно. Хрестоматийный пример — открытие Генрихом Шлиманом легендарной Трои. До него вообще-то сам факт ее существования считался мифом. Героическим преданием, красивым вымыслом. Правда, позже месторасположение Илиона было уточнено, да и Шлиман несколько ошибался в деталях, но раскопки Трои, внезапно вломившейся в реальность, несколько шокировали просвещенную публику позапрошлого века. Так что вполне возможно, что Эней и его команда действительно после ряда злоключений добрались до места, предназначенного им судьбой.
Любопытно, что, возводя свои корни к Энею, римляне вовсе не испытывают досады из-за того, что Троя пала, а их основатель был беженцем, если не дезертиром. Что, если в этих преданиях заложено некое самолюбование — вот, мол, как судьба повернула и наградила достойнейших, тогда как удел наследников ахейцев заслуживает лишь кривой ухмылки?
Во времена Цезаря греческие города были жалкой тенью своей былой славы, а малейшая попытка избавиться от римской опеки жестоко подавлялась. Вряд ли кто-нибудь из соратников Агамемнона, в том числе и хитроумный Одиссей, предавая огню и мечу Трою, могли себе представить, что сотворят с их владениями потомки жалкой кучки беженцев. Интересно, что, по одному из преданий, хитроумный Одиссей, без которого вряд ли утомленное осадой и распрями греческое воинство додумалось до идеи Троянского коня, во время своего искупительного плавания после избиения назойливых женихов Пенелопы встречает Энея и помогает ему укорениться в Этрурии, близ устья Тибра. Плутарх даже говорит о том, что некоторые римляне полагали, что название их города происходит от имени Роман, который был сыном Одиссея и Кирки (Цирцеи).
Впрочем, таких версий было немало — называли некую Рому, которая страдала морской болезнью и после того, как беженцы выбрались на берег, уговорила женщин поджечь корабли. И будто бы место высадки оказалось настолько благоприятным, что мужчины простили поджигательницу, а со временем назвали город в ее честь. Называли также и другую Рому — дочь Итала и Левкарии, которая вышла замуж не то за Энея, не то за его сына Аскания.
Мы же помним со школьных времен, что Рим назван в честь Ромула.
Относительно того, как возникло название города, имеется множество версий. «Даже те, кто высказывает самое правильное мнение, считая, что город наречен в честь Ромула, разно судят о происхождении последнего. Одни полагают, что он был сыном Энея и Дексифеи, дочери Форбанта, и попал в Италию еще маленьким ребенком вместе со своим братом Ромом. В разливе реки погибли все суда, лишь то, на котором находились дети, тихо пристало к отлогому берегу; это место спасшиеся сверх ожидания и назвали Римом…Существует, наконец, и вовсе баснословный рассказ о его рождении. Царю альбанов Тархетию, человеку до крайности порочному и жестокому, было удивительное видение: из очага в его доме восстал мужской член и не исчезал много дней подряд. В Этрурии есть прорицалище Тефий, откуда Тархетию доставили прорицание, гласящее, чтобы он сочетал с видением девушку; она-де родит сына, который стяжает громкую славу и будет отличаться доблестью, силой и удачливостью. Тархетий поведал об этом одной из своих дочерей и велел ей исполнить наказ оракула, но она, гнушаясь такого соития, послала вместо себя служанку. Разгневанный Тархетий запер обоих в тюрьму и осудил на смерть, но во сне ему явилась Веста и запретила казнить девушек…» [2]
Далее все продолжается по традиционным сказочным канонам, то есть неизбежны волшебные обстоятельства, связанные с рождением героя, а в нашем случая даже с двумя. Царь обещает выпустить узниц, если они завершат работу на ткацком станке, а сам велит распускать ночью их пряжу. Тут невольно вспоминается Пенелопа, верная жена Одиссея, которая долго морочила женихам голову практически таким же трюком с пряжей.
Откуда такое сходство? Скорее всего, кто-то, начитавшись о приключениях Одиссея, в свое время вплел в повествование сюжетный ход с пряжей. Тема пряжи могла быть так же своего рода трансформацией в мифологическом сознании представлений о парках (они же — мойры в древнегреческой мифологи). Парки сплетали из нитей судьбы каждого человека общий узор, бесконечную пряжу. Что касается непристойного видения из очага, то не исключено, что здесь отразилось какое-то влияние этрусков, культура которых существенно повлияла на мировоззрение римлян, а во многом и была усвоена ими.
Потом ситуация развивается ожидаемо — служанка рожает двойню, Тархетий отдает детей своему подручному, чтобы тот покончил с ними. Подручный, не желая гневить богов (рождение двойни было знаком, который толковали так и этак), просто оставляет их на берегу реки. Детей спасает волчица, которая выкармливает их молоком, а птицы приносят им еду. Некий пастух обнаруживает это диво и спасает детей. Когда они подрастают, то расправляются с Тархетием.
Экзотические версии происхождения основателей Рима сейчас почти забыты. Общепринятая, если можно так выразиться, история Ромула и Рема носит более пристойный характер. Потомки Энея, два брата — Нумитор и Амулий — унаследовали царство, и чтобы разойтись миром, Амулий предложил разделить деньги и власть. Нумитор согласился на власть, очевидно полагая, что, держа в руках бразды правления, он, естественно, сможет и деньгами распорядиться. Амулию же досталось богатство (в том числе и золото, которое троянские беженцы успели прихватить с собой, и раз уж о нем упоминается, например, у Плутарха, то его было не так уж и мало).
Как быстро выяснилось, в Альбе царская власть без денег оказалась слабее, чем деньги без царской власти. Амулий шустро скинул своего брата с трона, а чтобы наследники Нумитора не препятствовали его династическим планам, определил дочку свергнутого царя в весталки.