Вообще-то личные отношения между триумвирами для человека, неискушенного в политике, могут показаться более чем странными. Жена Помпея была любовницей Цезаря, как и жена Красса. Цезарь вскоре после избрания отдает свою дочь, Юлию, в жены Помпею. А если вспомнить, что вскоре Цезарь будет способствовать избранию Клодия на должность народного трибуна…
Таковы политики — каждый из них ради достижения своих целей готов помочь подельникам в решении их проблем, но при случае легко перейдет на сторону врагов.
Провести закон о перераспределении земель оказалось серьезным испытанием для только что ставшего консулом Цезаря, и начале он допустил несколько промахов. Сам закон был тщательно подготовлен, прописан в деталях и содержал массу уступок, уравновешивающих интересы заинтересованных сторон. Причем Цезарь дал понять сенаторам, что готов внести любые изменения, которые они предложат.
У Катона был фирменный прием — если он хотел сорвать голосование, то говорил, не останавливаясь, до конца заседания. Надо отметить, что сам Катон нехотя признавал достоинства законопроекта, но настаивал на том, что его следует принять позже и лучше не в этом году. Он начинает говорить. И говорит долго, так что всем становится понятно — голосования сегодня не будет. Нервы у консула не выдерживают.
«Цезарь приказал прямо с ораторского возвышения отвести его в тюрьму, но и тут Катон не пал духом, не умолк, — напротив, по дороге в тюрьму он продолжал говорить о новом законе, призывая римлян обуздать тех, кто вершит дела государства подобным образом. Следом за ним шел сенат в глубоком унынии и лучшая часть народа — огорченная, негодующая, хотя и безмолвная, и от Цезаря не укрылось их угрюмое неодобрение, но он не отменил своего приказа — во-первых, из упорства, а затем, ожидая, что Катон обратится с жалобой и просьбою о помощи к трибунам. Когда же стало ясно, что он этого ни в коем случае не сделает, Цезарь сам, не зная, куда деваться от стыда, подослал кого-то из трибунов с поручением отнять Катона у стражи». [71]
Вряд ли Катон в тот миг, когда упивался своей победой, вспоминал о царе Пирре. В свою очередь, Цезарь, уже привыкший действовать быстро и решительно, мгновенно меняет тактику и на следующий же день созывает народное собрание. И предлагает Бибулу огласить свое мнение о законопроекте. Реакция Бибула ожидаема — второй консул повторяет неубедительные доводы Катона о необходимости подождать с ним до лучших времен. А когда голоса из толпы, явно инспирированные сторонниками Цезаря, настоятельно просят его изменить свое мнение, нервы не выдерживают теперь уже у Бибула, он оскорбляет собравшихся и покидает форум. Этой ошибкой немедленно воспользуется Цезарь.
На следующее народное собрание Цезарь приводит Помпея и Красса, те громогласно поддерживают законопроект. Триумвират теперь действует открыто, а Помпей даже грозится мечом покарать того, кто воспрепятствует принятию закона, позволяющего вознаградить его ветеранов.
Сенаторы, обнаружившие, что им противостоит союз самых могущественных людей, запаниковали, но Катон и Бибул призывали их крепиться.
И тогда Цезарь задолго до исторических слов о переходе через некую речку запускает механизм разрушения Республики. Он требует, чтобы закон был принят или отвергнут избирателями, а не Сенатом. Более семидесяти лет назад то же самое предпринял Тиберий Гракх, но с тех никто не решался последовать его примеру.
Цезарь решился и выиграл. Катон, привыкший к тому, что все политические интриги ведутся в рамках Сената, проиграл.
Попытки остановить голосование выглядели жалко и смешно. Бибул принялся вещать народу о неблагоприятных знамениях: мол, боги требуют повременить с законопроектом. Но он забыл, что имеет дело с главным жрецом, которому по статусу, наверное, положено более тесное общение с богами. И якобы по распоряжению верховного понтифика на Бибула опрокидывают сосуд с нечистотами (или корзину с навозом, по другой версии, что не менее благоуханно). Бибулу не помогли и его ликторы. Впрочем, сам он ведет себя достойно.
«Люди, вооруженные кинжалами, ломали фасции и знаки консульского достоинства Бибула; некоторые из окружавших его трибунов были ранены.
Бибул, не смущаясь этим, обнажил шею и призывал друзей Цезаря скорее приняться за дело: «Если я не могу убедить Цезаря поступать законно, — кричал он, — то своей смертью я навлеку на него тяжкий грех и преступление». Друзья отвели его насильно в расположенный поблизости храм Юпитера Статора. Посланный на помощь Катон, как юноша, бросился в середину толпы и стал держать речь к народу. Но сторонники Цезаря подняли его на руки и вынесли с форума. Тогда Катон тайно вернулся другой дорогой, снова взбежал на трибуну и, так как говорить было бесполезно, — его никто уже не слушал, — грубо кричал на Цезаря, пока его снова не подняли на руки и не выбросили с форума. Тогда Цезарь провел свои законопроекты >>. [72]
Сразу же была создана комиссия по руководству распределением земель, а поскольку эта деятельность сулила большие барыши, то возглавили ее Красс и Помпей. О триумвирате теперь не знает разве что слепой и глухой — демонстрация силы оказалась весьма эффектной. И тогда Цезарь проводит дополнительное постановление, требующее от сенаторов клятвы, обязывающей не только признать закон, но защищать его от каких-либо поползновений. Тем же, кто откажется, грозила суровая кара.
Испуганные сенаторы дружно клянутся, лишь несгибаемый Катон упирается, несмотря на мольбы и слезы женской половины его дома, которая понимала, что дело может закончиться изгнанием. Цицерону удалось смягчить жестоковыйного. Возможно, слова великого оратора о том, что если Катон не нуждается в Риме, то Рим в Катоне нуждается, польстили уязвленному поражением упрямцу, и тот все же присягнул.
Помпей был доволен земельной реформой, а Цезарь завоевал симпатии его ветеранов. Настала очередь Красса, который давно хлопотал о снижении откупных сумм. Консул не только удовлетворяет их просьбы, но и прощает треть от всей суммы, что превосходит ожидания. Всадники становятся преданными сторонниками Цезаря, а это сословие торговцев, банкиров, ростовщиков, словом, бизнес-элита, как сейчас модно говорить, располагало серьезными средствами, о которых простые горожане не могли даже мечтать.
Бибул привычно задвинут в тень, его попытки вмешаться в дела государственные попросту игнорируются, так же как игнорируются вето некоторых трибунов. Цезарь знает, что дни консульства летят быстро, и начинает выстраивать фундамент дня завтрашнего. Он трезво понимает, что любой недоброжелатель, сменивший его на этом посту, может отменить все принятые с таким трудом законы. Да и коллеги по триумвирату были людьми ненадежными.
«Цезарь давно предвидел, что предстоящее ему отсутствие будет длительным и зависть станет тем больше, что он пользовался большими льготами. Он выдал свою дочь за Помпея, хотя она и была обручена с Цепионом. Цезарь боялся, что Помпей станет завидовать ему, даже находясь с ним в дружбе. Наиболее энергичных из своих сторонников он провел в магистраты на будущий год. Консулом Цезарь объявил своего друга Авла Габиния, а сам женился на Кальпурнии, дочери Луция Пизона, который должен был занять место второго консула. По этому поводу Катон кричал, что власть достается посредством брачных союзов. Трибунами Цезарь выбрал Ватиния и Клодия». [73]