Допрос велся не по всем правилам. Но старательно. И даже с конспектами. Лиля все записывала, чтобы потом показать Ганцу Тримейну. Как звали капитана, штурмана, боцмана, помощника, матросов… Что из себя представлял корабль? Были ли особые приметы? Скульптура на носу, заплатки… Как часто он приходил? Когда был последний раз? Как отправляли письма?
Ах, прикрепляли на лапку голубю – и пусть летит, сам разберется… И даже не читали?
Неубедительно.
– Ах, читали. Но не копировали. Нет?
– Нет…
– А что помним из прочитанного? Рассказывайте все, любезнейший. Гладишь, и останетесь с целыми пальцами. И ушами. А то вирман спущу – у них давно руки чешутся.
Ага. А о чем догадывались?
Не догадывались?
– Лейф!
Ах, все-таки догадывались… Отлично. А теперь в подробностях – о чем.
Так. А теперь берем вот этот лист… это бумага… и пишем. Чистосердечное признание.
А потом и на пергамент перепишем.
Что, руки отнялись?
Так сейчас вирмане топором подправят. Вытешем из полена Буратино?
Лиля издевалась над купцом около трех часов.
Карист возмущался, пытался скандалить, кричать, сопротивляться, но он был один, а вирман почти два десятка. Так что попытки оказались тщетными, и ее сиятельство выяснила все, что хотела.
Когда графиня наконец ушла, Карист от души осенил себя знаком Альдоная, вытащил из-под прилавка заветную бутылочку и допил все оставшееся, как воду. Кошмар какой!
Не женщина, а Мальдонаино отродье. Сущее чудовище.
А вот что теперь делать? Рассказать обо всем заказчику, который передавал деньги?
Хм… Каристу казалось, что так поступать не стоит. А что тогда?
А жить спокойно. Ничего не видел, не слышал, не говорил и не знаю. И точка. Глядишь, и гроза пройдет мимо. Деревья-то она с корнем выворачивает. А вот скромный одуванчик…
Каристу очень хотелось жить.
Солнце садилось. И день уже не казался ему таким удачным.
– Ваше сиятельство, может, вернуться, прирезать этого хомяка? – пробасил Олаф.
Лиля замотала головой.
– Нет. Не надо. Если он дурак, сам нарвется. А если умный – будет сидеть и молчать. И может еще пригодиться. Это ведь не управляющий. Если мы уважаемого купца в тюрьму бросим…
Судя по лицам вирман, они бы и бросили, ничего страшного. Посидит – поумнеет. Нет у них уважения к «сухопутным крысам». Нет…
– Нам шум пока ни к чему. Еще удерут главные-то враги…
Это вирмане поняли. И закивали.
Лиля подумала, что пока все складывается очень удачно.
Они прибыли в город вечером. И она решила сразу нанести дружеский визит самому важному человеку. Тому, через которого проплачивалось ее убийство.
А сейчас придет на корабль, поужинает, выспится – и с завтрашнего дня займется делами.
Пусть подновят корабли, запасы продуктов… Наверное, пары дней на это хватит? И – в Лавери. По морю. Бэ-э-э-э…
Рассветный лучик заглядывал в окно.
Каюта качалась. Сейчас Лиля воспринимала это чуть полегче. Но все равно, нужно было отвлекаться от противного ощущения. Так что она перечитывала показания купца и хмурилась.
М-да. Главный враг у нее в столице. Что ему надо?
Да неизвестно. Но создается ощущение, что ненавидят не Лилю Иртон персонально. Ненависть направлена на Джеса. А ее устраняют, потому что она просто мешается под ногами.
И Миранда.
Ну уж нет! Не позволю!
За своего ребенка я всем тут глотки порву! Зубами грызть буду! Вы у меня, гады, все раскаетесь! Даже в том, чего не совершали… Посмертно.
– Мам?
Мири просочилась в каюту тенью.
– Да, малышка?
– Можно нам на ярмарку?
– Какую?
Оказалось, что в Альтвере есть и еще одна ярмарка. Небольшая, но ежедневная. Типа местного рынка. Лиля подумала и кивнула.
– Кто с тобой пойдет?
– Я, Марк, вирмане…
– Кто старший?
В дверь поскреблись, и в каюту заглянул Ивар.
– Ваше сиятельство, вы разрешите? Я наших женщин возьму, они за детьми присмотрят…
– Учти. За Мири, даже если она ноготь сломает, персонально с тебя спрошу, – пригрозила Лиля. – Ингрид идет?
– Идет.
– Вот. И с нее тоже.
– Все будет хорошо, – заверила Ингрид, – я за Мири присмотрю сама.
Вирманка была уже на третьем месяце беременности. И выглядела необычайно красивой. Про токсикозы она не слышала, а потому и не страдала. Наоборот – относилась к той редкой категории женщин, которых беременность только красит.
Сияли глаза, улыбались губы… И вся она словно светилась изнутри сознанием будущего материнства.
– Ингрид, под твою ответственность.
– Слушаюсь, ваше сиятельство…
– Ваше сиятельство, – пастор Воплер просочился словно призрак, – я хотел бы…
– Да, пастор?
– Патер Лейдер приглашал меня в гости. Полагаю…
– Если мы сходим вдвоем, это будем полезнее. Согласна. Когда?
– Может быть, сегодня?
Лиля призадумалась. Потом покачала головой.
– Пастор, мы не можем. Сегодня я приглашена к Торию Авермалю. И вы, кстати, тоже, как мой духовный наставник. А вот завтра с утра мы можем сходить на службу, ну и после службы уже…
Пастор задумался, но потом кивнул.
– Полагаю, так и правда будет лучше.
Лиля улыбнулась.
– Пастор, поговорите с Лонсом, подумайте, какой подарок лучше преподнести патеру Лейдеру?
– Может быть, книгу?
Лиля замотала головой.
– Нет. Это в Лавери. Там нас встретят более важные птицы, чем Лейдер. Кстати, привыкайте, пастор. Вы теперь не шушера из захолустья, а личный духовный наставник самой графини Иртон. Держаться надо с достоинством. И кстати, прогулялись бы вы, поговорили с сослуживцами…
– Ваше сиятельство?
– С другими пасторами. Абы кого я в Иртон не возьму. Вот и приглядитесь. Потом проведем собеседование. И в столицу.
Пастор Воплер только кивнул.
Иногда ему казалось, что Лилиан Иртон просто рвется вперед. Да так оно и было.
Женщина освоилась в новом мире, слегка передохнула, и теперь ее влекло вперед и вперед.
Опасности? А то она в Иртоне была в безопасности! Щаз-з-з… Разве что конец зимы выдался спокойным. А до того… ей-ей, в портовой забегаловке и то уютнее, там хоть ясно, кто и за что. А тут – все подряд. А за что?